— Возможно, — сказал Турецкий, — он недо­оценивает вас, нынешнюю. Он помнит вас той де­вочкой и забывает сделать поправку на время, на то, что вы стали другим человеком, в том числе и бла­годаря близости с Русаковым. А может быть, он строит свои планы, исходя из краткости временной дистанции. Ему просто нужно, чтобы вы помелька­ли эти полтора-два месяца рядом с ним на публике, а там, коли дело выгорит, о вас можно будет снова забыть.

— Противно все это, конечно, до крайности, — брезгливо поджала губы Наташа. — Так и разит этим подлым дешевым политиканством, которое так ненавидел Русаков. И все-таки это шанс.

— Хорошо бы еще, — сказал Турецкий, — чтобы мы сейчас не ошибались и наши построения соот­ветствовали тому, что замыслил господин Клемешев. Ну а теперь нам пора в город. Надеюсь, наш извозчик не убрался подобру-поздорову... Сегодня вечером я буду ждать вас в своем кабинете в проку­ратуре.

— Знаете, конечно, у страха глаза велики, но я не удивлюсь, если у него есть свои люди и в проку­ратуре. И даже ваш кабинет может прослушиваться.

— Не исключено. Достаточно того, что вы рас­сказали мне сейчас. А там имя Клемешева вообще вслух не упоминайте. В основу ваших показаний ляжет то, что вы мне уже рассказали.

— А теперь поступим так, — сказала она. — Ни к чему мне с вами показываться в городе в одной машине. Чем черт не шутит! Высадите меня где-ни­будь на полпути, лучше всего в Шумиловке. Добе­русь автобусом.

— Хорошо. Хотя... мне и жаль.

50

Когда Турецкий вернулся в город, было уже около часа дня.

Покинув еще утром сторожевой пост у дома, где жила Наталья Санина, Данилов продолжил розыск очевидцев в вузах и общежитиях города, а Рыжков остался бдеть и вести скрытное наблюдение за всеми «входящими и исходящими». Вообще говоря, всякие такие оперативные штуки не входили в их служебные обязанности, но Турецкий не в службу, а в дружбу попросил их поработать за оперов: в

целях сохранения секретности ему нужно было пре­дельно сузить круг лиц, участвующих в расследова­нии.

Минувшей ночью ничего угрожающего их подо­печной обнаружено не было. Правда, во втором часу приезжал на черной «Волге» мэр города Клемешев, а минут через двадцать снова вышел из подъ­езда и побрел один пешком вниз по холму, где почему-то оставил машину. Однако ничего приме­чательного в этом факте следователи не нашли. Дом был «сливочный», для «слуг народа», к коим мэр, хотя и ушедший в отставку, безусловно относился.

Но когда Турецкий вошел к номер своих млад­ших коллег, Данилов уже был в гостинице и тороп­ливо уплетал что-то, разложенное, по русскому обычаю, на газетке.

На вопрос начальника, не звонил ли кто, только воздел руки к потолку:

— Не то слово, шеф! Народ обзвонился! Вы же теперь тут телезвезда.

— Ну да, рабыня Изаура.

— Изаура не Изаура, но среди прочих из секре­тариата губернатора был звоночек. Ну о-очень лю­безный... и о-очень настоятельный....

— Иди ты?! — оживился Турецкий. — И давно?

— Минут десять назад.

— Замечательно, Майкл! — потер руки Турецкий и прошелся по номеру с видом матадора, только и ждущего выхода на арену и встречи с быком. — Сегодня, знаешь ли, вообще урожайный денек!

— Вы тоже чего-нибудь нарыли?

— Пока молчу, чтоб не сглазить. А вы мне вот что скажите, уважаемый коллега, как вы относитесь к начертанному на скрижалях Конституции праву гражданина на тайну переписки? — И не дал отве­тить своему помощнику: — Лично я считаю сие не­отъемлемое право гражданина священным, если, конечно, на него не покушается сам губернатор.

— Ничего не понимаю! — решительно заявил Михаил. — Вы это о чем, Александр Борисович0

— Жуй и молчи! — зловеще усмехнулся Турец­кий. — Ибо я неотразим. Я тут послал кое-кому любовную записку и немедленно получил пригла­шение на интимное свидание.

Что-то мурлыкая себе под нос, он заглянул в записную книжку и набрал номер:

— Секретариат губернатора? Это говорит следо­ватель Турецкий. Будьте добры, передайте господи­ну Платову, что я у себя.

— Одну минуточку! — просто-таки сочась подо­бострастием, откликнулся вышколенный секре­тарь. — Соединяю!

Коротко переговорив с Платовым, Турецкий обернулся к Михаилу с выражением иронического торжества на лице:

— Знай наших! Аудиенция назначена немедлен­но! И внизу уже встречают. Вот это сервис!

Взглянув на часы — в половине шестого он дол­жен был начать прием тех граждан, что откликнутся на его телеприглашение, — Александр Борисович торопливо занялся имиджем: наспех освежился под душем, побрился, напялил свежую рубашку и от­правился на площадь Свободы в резиденцию губер­натора области. За ним даже прислали джип с ми­галкой, так что неслись по осевой и примчались минут через двадцать. И едва только назвал себя, тотчас услышал уведомление, что его уже ждут и он будет немедленно принят.

Через пару минут Турецкий уже оказался в ог­ромном кабинете. Протянув руку для рукопожатия и широко улыбаясь, Платов шел ему навстречу. По­здоровались и сели друг против друга.

— Как продвигаются ваши дела, господин Ту­рецкий?

— Туговато, — вздохнул Александр Борисо­вич. — Колоссальный объем работы, сотни людей. Приходится искать некоторых очевидцев...

— Вам удалось выяснить, кто организовал эти массовые беспорядки?

— Пока ничего. Вернее сказать, пока еще очень

мало, — развел руками Александр Борисович. — Я расследую дело о массовых беспорядках — это ста­тья двести двенадцатая Уголовного кодекса, а также ряд преступлений против жизни и здоровья, в том числе и об убийствах, это статья сто пятая Уголов­ного кодекса.

— А вот правительственная комиссия работу уже закончила. Сегодня утром они улетели в Москву — и вице-премьер, и представители МВД, и депутаты.

— Да, мы встречались, — заметил Турецкий. — Правда, очень коротко, и, насколько я мог понять, они пока что ни к чему не пришли.

— Заключение будет опубликовано только за­втра. Верите, я и сам пока не знаю, что там. Но что бы они ни решили, понятно, что рассчитывать мы можем только на настоящих специалистов по рас­следованию преступлений этой категории.

Платов выразительно взглянул на Турецкого, на­хмурился, вытащил из пачки и закурил сигарету «Парламент», и лицо его стало очень серьезным. Турецкий тоже закурил, выжидательно глядя на этого могущественного человека, в руках которого были жизни нескольких миллионов россиян.

— Все, что здесь произошло: и первая демон­страция студентов, и этот ужас воскресенья, и от­вратительный спектакль, в который кто-то посмел обратить прощальный митинг, — все это, разумеет­ся, звенья одной цепи. Это вам не просто война компроматов, это чистой воды провокация — мас­штабная, продуманная, должен признать, достаточ­но ловкая. И цель у нее одна: сделать меня, по сути, основного претендента, идущего на перевыборы на второй срок, практически неизбираемым. Им надо опорочить меня, превратить в козла отпущения...