— Ну ты бог, вообще! Я бы тебя прямо тут бы расцеловал, да нельзя, брат! Мое положение теперь серьезное, с вашим братом еврейцем — никаких контактов, под страхом смерти.
И он кинул в карман конверт толстого заказного письма, которое протянул ему Макс.
— Теперь слушай! Верь не верь, а у меня есть некоторые успехи и продвижения. Запоминай все, вернешься — передашь сюда дядьке, по своему каналу. Ты же, надеюсь, с ноутбуком его отправил и с той программой?
— Натурально, босс.
Денис еще слабо разбирался в расстановке сил внутри тайного сборища «должников», как он окрестил их про себя, но уже понимал, что оба они — и Нелюбин и Тучкин — занимали в структуре организации особое место. Володя Кучерков, ответственный, по всей видимости, занимался агитацией, вербовкой и рекрутированием новых членов, а что до Нелюбина, то тот был, конечно, птичкой покрупнее.
Увидев Дениса в спортзале, Нелюбин и Кучерков оборвали разговор и оба замахали руками, как будто только и ждали его и мечтали о его обществе. Оба широко улыбались.
— Сибирякам салют! — негромко выкрикнул Кучерков. — Как раз о тебе говорили.
Денис подошел и плюхнулся рядом с ними на мягкие пыльные маты.
— Об чем базар? — сузив глаза, спросил он привычно на блатной манер.
— Роман у нас приболел, — ответил Нелюбин. — Это бывает с ним. Крепкий-крепкий, а нервишки не железные.
— Думаешь, ему просто? — сказал Кучерков.
— Ну а я-то при чем, — пожал плечами Денис. — Я же не Кашпировский.
— Он сейчас в городе, — продолжал Нелюбин. — Просил найти тебя. Видно, есть разговор.
— Может, завтра? — спросил Денис. — У меня в библиотеке книжки заказаны. Пропадут...
— Знаешь, Дэн, — как-то очень строго и без тени улыбки сказал Нелюбин, — ты же вроде армейский. И у нас присягу давал. Стало быть, никаких абы да кабы. Командир ждет. А ждать он не любит и не должен.
— Выходит, кругом, шагом марш? — уточнил Денис.
— Пошли, — сказал Кучерков. — Провожу до места.
У вождя «должников» оказалась своя однокомнатная квартира — родители купили, а сами уже второй год были за границей, работали там, что ли... Но когда Денис остановился перед большим фотопортретом разудалого генерала, Тучкин бросил сквозь зубы:
— Батяня. Полжизни советником по загранкам...
Роман был хмур, за те дни, что минули со дня
вступления Грязнова-младшего в организацию, сильно осунулся, позеленел. В глазах светился тусклый, мрачный огонь.
— Ты... ступай, — отослал он Кучеркова.
Тот вспыхнул, сжал зубы и повиновался.
— Видал? — Роман кивнул в сторону захлопнувшейся двери. — Трудно с таким народом, знаешь... Нервные все, обидчивые. Может, и ты такой, сибиряк?
— Я — всякий, — сказал Денис, — по обстановке.
— Устал я с ними! Набрали швали, а мне расхлебывать.
— Слушай, — напомнил Денис, — если звал, говори зачем.
— Видишь, вот и ты нервный, — угрюмо констатировал Роман. — Дерьмовое поколение! Неврастеники! Ну, ничего, недолго осталось. Поверь моему слову. Ты чего молчишь? Не веришь мне? Чудак! У нас же все готово, все, ты понял? Только надо, чтобы разом повсюду заполыхало! Непременно разом. Ты же был в Чечне, да? Ну скажи, здорово там было, здорово, да?
Денис слушал, стараясь удержаться в желании подыграть, слишком увлечься, чтобы не соскользнуть в мутное марево его бреда.
— Там тяжело было, — сказал он. — Тот, кто не был, не поймет. Даже лучше не вспоминать.
— Мне не нравится, что ты говоришь, — вдруг, замолчав, прошипел Тучкин. — Мы всегда, везде и всюду были первыми — мы, славяне, мы, арии, русичи! Нам не будет страшно...
— Будет, — сказал Денис. — Будет так страшно, что нельзя будет спрятаться от страха. Если б не было страшно, чего б тогда уродовались да на иглу лезли. Это только от страха — перед пулей, перед смертью, перед жизнью. Я б молчал, если б сам...
— Что — сам? — спросил Роман.
— Да уж ладно, промолчу, — отвернулся к окну Денис.
— Нет-нет-нет, — резко вскочил Тучкин, — ты мне тут не финти, сибиряк!
— Ну, ладно, — сдался Денис. — Только дай слово, что никому... В общем, как получилось?.. Первый раз мне на зоне попробовать дали. Ну, по-
Пробовал, не понравилось... То ли «дурь» была с туфтой... Не пошло... Ну а там... Там без этого просто невмоготу стало. Помню, там в аптеку одну снаряд прямой наводкой шарахнул. Что сгорело, а что метров на сорок разнесло. Кто со стажем был, чуть не по вещмешку набрали. А я уж и сам хотел. Глотнешь, заторчишь — хоть сон какой-то. А назавтра снова в бой.
— Так ты, выходит... — тихо сказал Роман.
— Что, негож я такой твоему отряду? — вдруг вскинулся Денис. — Ты правды хотел — вот она, правда...
— Да ты брось, не ерепенься, — Тучкин снова быстро-быстро заходил из угла в угол. — А сейчас ты как?
— Сейчас никак, — сказал Денис. — Видно, жила крепка. Не втянулся. Хочу — ширнусь, хочу — проеду.
— Так не бывает, — быстро ответил Роман. — Не бывает так, слышишь? Вишь ты, жила у него!
— Ну а ты-то откуда такой знаток? — усмехнулся Денис. — Ведь у вас это проступок номер один? Табу полное...
— Ладно, все! Все! — закричал Тучкин. — Хватит! Коль ты свой, на хрена весь этот стеб? Ты один поймешь! Пусть одни только мы с тобой знаем, а они все — как роботы железные... А ну, закатай рукав! — вдруг закричал он.
И Денис подумал, что недаром все-таки пошел он дядиной дорогой, раз, предвидя именно такой поворот, той же ночью, как принял к выполнению этот план, прогнал себя через ту экзекуцию с одноразовым шприцем, кровью, спиртом на вате и следами на коже.
— На, гляди!
Но Роман только бросил издали взгляд и махнул рукой. Его внезапно заколотило и лоб покрылся испариной.
— Слушай, брат! Я без ширева. Пятый день... Дохожу... Что имел — все впузырил.
— Да ладно тебе лепить! — зло сказал Денис. — Ты меня что, за салагу держишь? Ты такой человек, генеральский сын, король, в натуре... И чтоб ты в абстинухе ломался? У тебя и каналы небось, и выбор, и бабок зашибись... Свои люди всюду, прямая поставка..
— Ну, ну! — взвыл Роман — Было, было, все было! И канал, и выбор... А теперь не стало! Вот и лезу на стенку. Каждый день все хуже. Ведь об этом же, пойми, из этих, в «Долге», ни одна собака не знает! Не сегодня-завтра раскусят! А я ж на взводе всегда, я не могу без этого!
— Вот так штука, — захлопал глазами Денис. — Погоди, что же... Значит, ты «торчок»? Как же ты, мастер, без заначек тащишься?