Александр Борисович позвонил Романовой. Оказалось, и она, и Светлана находятся сейчас в городской администрации.
– В каком отделе?
– Потребительского рынка.
– Не знаю, что вы там забыли, но оттуда не уходите. Посидите у них, я скоро подъеду.
По телефону давать задание было рискованно. Поди знай, как в этом Красносибирске налажено прослушивание.
Спешивший на совещание Карпенко попросил одного из управленческих водителей довезти московского «важняка» до мэрии, поэтому поездка заняла совсем мало времени.
Найдя в коридоре укромный закуток, Александр Борисович обратился к Галине и Светлане:
– Вам следует разыграть психологический этюд: женщины из органов охмуряют красавца из властной структуры. Выгорит – вознесу вас на пьедестал.
– А если не получится? – спросила Перова.
– Тоже земля не перевернется. Однако будем надеяться на лучшее.
Позвонив Глазурину Галина сказала, что она ведет следствие по делу об отравлении Самощенко и Ширинбекова.
– Мы опрашиваем всех людей, способных пролить хоть какой-то свет на это трагическое происшествие.
Леонард, которого директор «Серебряных крыльев» не пригласил на юбилей, имел на него зуб. Меньше всего он желал наказать обидчиков Самощенко. Скорее, Глазурин готов вынести им благодарность. Однако уж очень приятный голос у этой москвички, похоже, она молодая. Почему бы и не встретиться со столичной штучкой. Это его ни к чему не обязывает. Пусть сановный хмырь не пригласил его на свой юбилей, зато теперь у Леонарда стопроцентное алиби. Допрашивать в качестве подозреваемого не могут. А какие страсти творились в «Стратосфере» – ему-то откуда знать.
– Где же мы встретимся?
– Это не допрос, – сказала Романова, – обычная беседа, печки-лавочки. Поэтому давайте поговорим там, где вам будет угодно.
– Можно и у меня на работе. В кабинете.
– Я не одна – с коллегой. Моя юная подруга тоже следователь.
«Вдобавок есть юная подруга, – подумал Глазурин. – Вообще благодать».
– Кабинет маленький, но три человека поместятся. Вам заказать пропуска?
– Спасибо. Мы уже в здании администрации.
Едва они вошли, Глазурин мигом мысленно оценил обеих. У той, что постарше, блондинки, фигура получше, попышнее. Грудь тоже что надо. Сексуальная женщина. Но она замужем. Вторая, каштановая, существенно моложе. Одета со вкусом, все на ней фирменное, включая очочки. Глазурину всегда почему-то нравились женщины в очках. Обручального кольца у худенькой нет, скорее всего, она не замужем.
– Леонард Валерианович, когда и от кого вы впервые услышали об отравлении Самощенко и Ширинбекова?
– Вообще-то впервые об этом я услышал по радио, – улыбнулся он. – Там, правда, не сказали с полной уверенностью про отравление. Имели это в виду как основную версию.
– И не сказали, где это произошло?
– Это, кажется, говорили. На юбилейном банкете генерального директора «Серебряных крыльев».
– То есть временная привязка была. А вы сами на банкет ходили?
– Нет, – отрывисто бросил Леонард.
– Почему?
– Сами-то как думаете?
– Неужели вас не пригласили?!
– Совершенно точно. Перова ахнула:
– У вас же такая заметная должность, да и за столом молодой человек всегда предпочтительней пожилого.
– Не знаю уж, какими соображениями руководствовался Самощенко, рассылая приглашения на гулянку. В принципе, у нас с ним шапочное знакомство. Еще неизвестно, пошел бы я, получив предложение.
«Это-то как раз известно», – подумала Романова и спросила:
– Вы подозреваете кого-нибудь в совершении этого преступления?
– Нет. Я даже толком не знаю, кто был тогда в «Стратосфере».
– Вам доводилось слышать про заклятых врагов Ширинбекова и Самощенко? – поинтересовалась Светлана.
– Про Ширинбекова не скажу – не в курсе. А вот как многие ругали Евгения Владимировича за его бредовые идеи, слышать приходилось. Он же рвется в политику, ему нужно придумывать что-то оригинальное. Скажем, Самощенко как с писаной торбой носится с идеей объединения нашего края с двумя соседними автономными округами. За это его чихвостили все кому не лень. У нас есть несколько политических партий, каждая крыла почем зря.
– С одинаковой активностью?
– Степень активности я не измерял. Крыли. Можно ли назвать хулителей врагами? Сомневаюсь.
– Пожалуй, нельзя, – согласилась Романова. – Однако вы, как ни крути, все же особа, приближенная к императору. Неужели столь высокопоставленный человек не может припомнить какого-нибудь доказательного выражения вражды? Я имею в виду какие-либо дневниковые записи, документы, магнитофонные записи. У вас лицо волевого человека. Неужели никогда не собирались выступить на Страшном суде и выложить, что у вас накипело. Стукнуть кулаком по столу и рассказать, как все происходило.
С юных лет Глазурин переживал из-за своего маленького подбородка. Он считал это признаком безволия. Для этого и бородку отпустил, что, правда, не делало его похожим на ирландца с мощной челюстью. Стоило Романовой сказать про его волевое лицо, Леонард понял, что ему хочется отплатить добром этой замечательной, понимающей женщине и ее симпатичной подруге.
– Безусловно, я собирал для домашнего архива важные материалы, которые имеют общественную значимость и в дальнейшем могут пригодиться.
– Вы сможете познакомить нас с какими-либо экспонатами вашей коллекции? – спросила Перова.
– К сожалению, у меня руки не дошли до систематизации. Но постараюсь подобрать для вас что-нибудь путное. В ближайшие дни.
– Сегодня никак нельзя?
– У меня там конь не валялся. Холостяцкий быт мало располагает к поддержанию порядка.
– Я завтра вынуждена улететь в Москву, – вздохнула Галина с такой искренностью, что даже Перова поверила: может, ее действительно зачем-то вызвали. – Светлана же остается. Вы уж, Леонард Валерианович, не сочтите за труд – ознакомьте ее с материалами, которые помогут нашей работе.
– Постараюсь. К завтрашнему дню попытаюсь что-нибудь разыскать.
«Хорошо, что блондинка уезжает, а у меня есть повод официально встречаться с молодой. У них – общее дело. Государственной важности. Я обещал попытаться разыскать что-нибудь к завтрашнему дню, однако первая попытка может оказаться не слишком удачной. Потом постараюсь к послезавтрашнему. Аза это время можно хорошенько обдумать, какую кость швырнуть москвичам. Держать же свой компромат под спудом, видимо, нецелесообразно. Сегодня команда Сокольского на виду, на сцене. Завтра вместо них появятся другие, эти уйдут за кулисы. Про них быстро забудут, и никого мои записи уже не заинтересуют – залежалый товар, срок годности истек. Так и пропадет собранное добро. Поэтому надо потихонечку делать вброс информации. Генеральная прокуратура заинтересовалась? Очень хорошо. Дадим ей маленькую порцию, и все будут довольны – следователи получат хоть какую-нибудь зацепку, мне же не помешает поддержать с прокуратурой хорошие отношения, иметь там знакомых. Мало ли как жизнь сложится».