Обгоняя опостылевшую платформу слева, Корсарин выехал на встречную полосу. Яркие автобусные фары появились не постепенно, как можно было бы ожидать, а сразу. Только что не было даже намека на огни, и вдруг полковник внезапно увидел их перед собой: желтые, круглые, злые, как глаза сказочного чудовища. И так же быстро, как появились они, так же быстро и исчезли. А вместе с ними исчез и туман, и растущие на обочине елки, и мерно трюхающая справа платформа. Все исчезло для Корсарина – навсегда.
По утверждениям врачей, состояние губернатора Сокольского стало значительно лучше, именитого пациента перевели из реанимации в отдельную палату. Александр Борисович узнал это от его жены, которая позвонила вечером. Она сказала, что Аристарх Васильевич опять настоятельно просит московского следователя навестить его на следующее утро.
– Анастасия Антоновна, ваш муж знает о гибели Корсарина?
– Я всячески скрываю это от него. Попросила врачей, чтобы кто-нибудь случайно не проговорился. В его состоянии подобная весть может вызвать нежелательную реакцию.
– Пусть врачи предупредят всех посетителей, чтобы не говорили про трагическое происшествие.
– И об этом сто раз просила.
Когда Турецкий советовал оградить больного от неприятной новости, им двигало не только человеколюбие. Можно было предположить, что губернатор захочет сделать какие-то, к сожалению, предсмертные признания. В такие мгновения люди проявляют феноменальную откровенность, им хочется облегчить душу. Иногда умирающие говорят не только о своих прегрешениях, но и о проступках других людей. Как знать, если губернатор будет знать про гибель Корсарина, не припишет ли он ему преступления других людей. Мол, Владиславу Игоревичу теперь все равно, а другим еще жить и жить. Так пусть их участь будет по возможности облегчена. И делается это из самых лучших, гуманных соображений: пускай кому-то на белом свете станет лучше, тогда люди помянут меня добрым словом.
Поздно вечером Александру Борисовичу позвонил директор краеведческого музея Глейзер и тоже передал просьбу губернатора.
– Обязательно приду, Матвей Семенович. Вы с ним сегодня виделись?
– Да.
– Аристарх Васильевич случайно не сказал вам, о чем хочет поговорить со мной?
– Даже не намекнул.
– Ведь мы с губернатором не знакомы, и вдруг он зовет именно меня.
– Думаю, в данном случае он обратил внимание на должность. Наверное, ему нужен опытный человек, который поможет разобраться в неких хитросплетениях. Вы сможете провести аналогии, сделать на основе этого правильные выводы.
– Если и говорить о моем опыте, то он, прежде всего, связан с криминальным миром, с множеством преступлений.
– А кто сказал, что вас ожидает благостный разговор?
Палата напоминала малогабаритную квартиру – с кухней, спальней и гостиной, где следователь застал Аристарха Васильевича утонувшим в большом кожаном кресле. Такое гигантское кресло делало любого сидящего в нем миниатюрным. Чего уж говорить о сильно похудевшем, осунувшемся Сокольском. Казалось, что в кресле сидит ребенок.
При появлении гостя он, несмотря на уговоры не беспокоиться, встал и даже пытался пойти ему навстречу. Однако Турецкий предупредительно почти подбежал к нему, чтобы не вынуждать губернатора показывать свою беспомощность. Тот делал все очень медленно, чувствовалось, у него мало сил и он старается это скрыть.
– Рад, очень рад наконец вас видеть, – медленно произнес он. Голос у него был неожиданно зычным. Легко представить, как трепетали перед Сокольским подчиненные, заслышав раскаты его баса. – Надеялся, вы без приглашения зайдете ко мне, представитесь. Но…
– Мы прибыли по конкретному делу, а когда нет результатов, стоит ли отнимать время у занятого человека. Думал, закончим, тогда и отчитаемся непосредственно вам.
– Да нет, не поэтому избегали вы меня, – усмехнулся губернатор. – Я ведь у вас нахожусь в подозреваемых. Поэтому и чурались. Или я не прав?
Турецкий неопределенно пожал плечами, и Аристарх Васильевич продолжил:
– Что касается окончания дела, то здесь, думаю, мои показания способны сыграть далеко не последнюю роль. Тут меня за язык тянуть не надо, сам расскажу, охотно поделюсь тем, что знаю. Однако, – он многозначительно поднял указательный палец, – с условием.
– С каким?
– Простым и очевидным. Хочу, чтобы вы гарантировали неприкосновенность моей семьи.
– А что… – начал Александр Борисович, однако Сокольский шустро перебил его:
– Нет, нет, нет. Они уголовщиной не занимаются, так сказать, простые обыватели, мирные люди. Только у нас принято, что новая метла метет всех подряд. В первую очередь меня беспокоит дочь и зять. Они видные коммерсанты, владеют рядом предприятий. Зять возглавляет телевизионный канал. При нынешнем расслоении общества каждый общественный человек имеет массу недругов.
– Аристарх Васильевич, я вас прекрасно понимаю. Но и вы тоже должны понять меня. Какие гарантии я могу дать? Ведь я в вашем городе человек пришлый, у меня нет решающего голоса. Только совещательный.
– Вот на совещаниях все и скажете. К вам прислушиваются. Я ведь сам тьму-тьмущую совещаний проводил в своей жизни и точно знаю: когда говорит столичный гость, к его словам обязательно прислушиваются.
– Все-таки я не могу обещать ничего твердо.
– Вот-вот, – просипел Сокольский внезапно ослабевшим голосом, – нет у вас ко мне полного доверия. Считаете, раз номенклатурщик, аппаратчик, значит, человек – барахло, винтик в огромной машине. Окружение его и того позорней, с ними вообще не стоит церемониться. А напрасно – как правило, это люди образованные и трудолюбивые. Нескромно, например, хвалить дочь, а вот о зяте скажу. Человек хорошо владеет тремя языками. Это ведь тоже не с неба свалилось. Можно представить, сколько времени Виталий провел за учебниками и занятиями с преподавателями. Разве это согласуется с образом жизни золотой молодежи, беспрерывно гуляющей в ресторанах на родительские денежки? Он рестораны начал посещать недавно, а до этого ни выходных, ни свободных вечеров, ни походов в гости, ни поездок на дачи. Человек вкалывал – учился, потом трудился, зарабатывал первоначальный капитал. А на него смотрят, как на ворюгу, живущего на неправедные деньги.
– Аристарх Васильевич, я не понимаю, зачем вы мне это все говорите?
Я к тому клоню, что родственники мои, прежде всего, хорошие эрудированные люди, и только в таком качестве вы должны их рассматривать.
– Обязательно учту это ваше желание, – пообещал Турецкий.
Голос его прозвучал настолько убедительно, что губернатор сразу успокоился. Это было заметно по тому, как он, откинувшись в кресле, устало прикрыл глаза – сделал небольшую передышку перед очередным усилием. Было заметно, что слова даются ему с большим трудом.