Я бы относился к нему спокойней, если бы Пейджет не заставлял трудиться и меня. По-моему, работать надо легко и радостно, как бы играючи. Сомневаюсь, чтобы Гай Пейджет вообще когда-нибудь в своей жизни играл. Он все воспринимает всерьез. Поэтому с ним очень трудно.
На прошлой неделе мне пришла в голову блестящая мысль – отправить его во Флоренцию. Он сказал, что мечтает там побывать.
– Мой дорогой друг! – вскричал я. – Вы поедете завтра же! Я оплачу вам все расходы.
Январь не очень-то подходящий месяц для прогулок по Флоренции, но я решил, что для Пейджета сойдет. Я уже предвкушал, как он расхаживает по городу с путеводителем в руках, стараясь не пропустить ни одной картинной галереи. Я был готов заплатить любые деньги, лишь бы получить неделю свободы.
И неделя оказалась действительно чудесной. Я делал то, что мне хотелось, и не делал того, что не хотелось. Но, открыв сегодня в девять утра глаза и увидев Пейджета, стоявшего на фоне окна и застилавшего мне свет, я понял, что свобода кончилась.
– Мой дорогой друг, – сказал я, – вы с похорон или на похороны?
Чувство юмора Пейджету неведомо. Поэтому он серьезно воззрился на меня.
– Как?! Вы уже знаете, сэр Юстас?
– Да ничего я не знаю! – раздраженно поморщился я. – Просто у вас такое выражение лица, будто сегодня утром должны хоронить вашего близкого и горячо любимого родственника.
Пейджет старательно игнорировал мою остроту.
– Я думал, вы уже знаете, – заявил он, теребя телеграмму. – Конечно, вам не по душе, когда вас будят спозаранку, но ведь уже девять!
(Пейджет считает, что девять часов – это практически полдень.)
– И я решил, что в сложившихся обстоятельствах… – Пейджет не договорил и опять принялся теребить телеграмму.
– Что это? – наконец обратил я внимание.
– Телеграмма из полиции. В вашем доме убили женщину.
Тут уж я разозлился не на шутку.
– Ну и наглость! – завопил я. – Почему в моем доме? Кто убил?
– Они не написали. Наверное, нам следует немедленно вернуться в Англию, сэр Юстас.
– Не выдумывайте! С какой стати нам возвращаться?
– Полиция…
– Ах, что мне за дело до полиции?!
– Но ведь убийство совершено в ВАШЕМ доме.
– Это не моя вина, а мое несчастье, – возразил я.
Гай Пейджет уныло покачал головой и мрачно заметил:
– Это произведет очень неблагоприятное впечатление на ваших избирателей.
Я лично не вижу, почему так должно быть… но в подобных вопросах доверяю инстинкту Пейджета. По логике вещей, член парламента вовсе не должен лишаться поддержки избирателей, если в пустой дом, принадлежащий ему, случайно попадает какая-то молодая женщина и ее там убивают… Но английская публика считает иначе.
– Тем более что убитая – иностранка, – сурово продолжал Пейджет. – Это еще хуже.
И опять, думаю, он был прав. Если убийство случайного человека в доме, являющемся вашей собственностью, вас позорит, то позор считается еще более несмываемым, когда жертва оказывается иностранкой.
Тут еще одна мысль поразила меня как гром среди ясного неба.
– Боже праведный! – воскликнул я. – Надеюсь, Каролина не очень расстроена?!
Каролина – моя повариха. И кроме того, жена моего садовника. Впрочем, хорошая она жена или нет, я не знаю, но повар – превосходный. А вот ее муж Джеймс – садовник неважный, но я позволяю ему бездельничать и жить во флигеле, лишь бы Каролина готовила мне еду.
– Не думаю, что она после всего случившегося останется у вас, – заметил Пейджет.
– Вы всегда отличались оптимизмом, – вздохнул я.
Очевидно, мне все-таки следует вернуться в Англию. Пейджет недвусмысленно дал понять, что так будет лучше. И потом, я должен успокоить Каролину!..
Уму непостижимо, почему люди, которые могли бы уезжать на зиму из Англии, не делают этого?! Климат тут жуткий. Вообще все ужасно. Квартирные маклеры говорят, что после шумихи в газетах сдать Милл-Хауз практически невозможно. Каролину утихомирить удалось: я посулил ей вдвое увеличить жалованье. В принципе, мы прекрасным образом могли бы ограничиться телеграммой из Канн. Короче, как я и говорил, нам совершенно незачем было приезжать. Завтра же отправляюсь обратно.
Произошло несколько удивительных происшествий. Начать с того, что я встретил в клубе Огастеса Милрея, классического старого осла; дурнее его в нынешнем парламенте нет. Со страшно заговорщическим видом он отвел меня в сторонку и начал разглагольствовать о Южной Африке и о положении в тамошней промышленности. Якобы бродят упорные слухи о забастовке на шахтах Рэнда. Он рассуждал о тайных причинах этой забастовки, а я терпеливо его слушал… насколько вообще было возможно. Наконец он понизил голос и шепотом сообщил, что располагает документами, которые следует передать генералу Сматсу.
– Вы, безусловно, правы, – сказал я, подавляя зевоту.
– Но как передать ему эти документы? Мы оказались в щекотливом положении. В очень щекотливом.
– А чем вам почта не нравится? – весело спросил я. – Наклейте двухпенсовую марку и бросьте письмо в ближайший почтовый ящик.
Мое предложение его шокировало.
– Дорогой Педлер, что вы?! Обычной почтой?!
Для меня всегда было загадкой, почему правительство посылает письма нарочными, привлекая всеобщее внимание к своей секретной переписке.
– Если по почте не годится, пошлите кого-нибудь из молодых людей, работающих в департаменте внешних связей. Он будет рад попутешествовать.
– Нельзя, – возразил Милрей, и голова его старчески затряслась. – У меня есть на то основания, мой дорогой Педлер… уверяю вас, есть!
– Что ж, – вздохнул я, вставая со стула, – все это очень интересно, но мне пора…
– Минуточку, дорогой Педлер, одну минуту, умоляю вас! Скажите откровенно, вы ведь намеревались в ближайшее время поехать в Южную Африку? Я знаю, у вас обширные интересы в Родезии, а значит, вам жизненно важно, чтобы она вступила в Союз африканских государств.
– Вы правы, я рассчитывал отправиться туда примерно через месяц.