И снова замирает, любуясь произведенным эффектом.
* * *
– Говорю вам, сам представитель Папы просто подошел и благословил!
– На кражу лошадей?
– Э… выходит, что так.
Джон Рэд запускает пятерню в бороду и вздыхает задумчиво. В словах своего воспитанника он не сомневается ни секунды. Лошади – есть. Благословение – есть. Признаться, он и сам рассматривал этот вариант, причем безо всякого благословения. Но – откуда они узнали?!!
Впрочем, в эту эпоху авторитет Святой Церкви весьма высок.
* * *
Разумеется, сэр Эндрю Эйнджел понятия не имел ни о королеве торов, ни о гоблинах, ни о прочих проблемах, тяжким грузом лежащих на плечах рыцаря и его воспитанника. Просто, несмотря на показной оптимизм, ему было грустно, его преследовали мысли о бренности сущего, и он тоже просил небо послать ему хоть какой-то знак. И когда этот смешной богатырь выложил свою столь же смешную проблему, он попросту решил совершить христианский поступок. Звучит странно, но, если знать подоплеку, – весьма логично.
Дело в том, что, прекрасно разбираясь в военной тактике и являясь правой рукой отца Уолтера, который за их недолгое знакомство научился доверять рыцарю, почти как самому себе, сэр Эндрю точно знал, чем закончится завтрашнее сражение. У сторонников Алой розы, занявших заведомо проигрышную позицию на поле боя, не успевших выстроить сколько-нибудь значимую систему управления войском и – с учетом совершенно не принятого ими во внимание герцога Норфолкского, чьи действия должны были привести Белую розу к победе… короче, у армии, стоящей на этой стороне ручья, просто не было ни единого шанса. Вот и решил сэр Эндрю: пусть мальчишка живет. Получится у него – прорвется к своей неведомой цели, и, сколь бы смешна она ни была (а какой еще может быть цель в этом возрасте?!), это спасет его от завтрашней бойни. Нет – так и так погибнет. Но хоть шанс будет. Даст Бог.
* * *
А вот дальше начинаются детали, благодетелем от папского престола не предусмотренные. Например, если Церковь дала свое благословение, значит ли это, что красть надо самых лучших лошадей? Рыцари – они не только мечом махать умеют, они и по части трофеев специалисты. Впрочем, отведенный Всевышним на сегодня запас неожиданностей был еще не исчерпан.
– Барон! Где сэр Джон?!
– Здесь я, болван! Что стряслось?! А, это ты, Мак-Карти. Ну?
– Ральф Норман. Собственной персоной…
– Где?!!
– Ох… отпустите мою кольчугу! На… ох, ну и хватка у вас! На том берегу ручья, прямо у дороги.
– И табун его… – поощряя собеседника к продолжению, ласково произносит Джон Рэд.
– Так… э… что табун? Там же и табун…
– Зови монаха, – просто говорит сэр Джон, – пусть молится. Благодарственную. И… Томас, перестань улыбаться, что ли? Аж глазам больно.
И правда, то, что недавно, буквально четверть часа назад, казалось сэру Томасу делом сомнительным и едва ли не постыдным, теперь превращается в дело благородное и – ах, знать бы только, как Церковь-то про все это проведала? Вот уж, действительно – всевидящие пастыри!
Церковь, как уже было сказано, ничего такого в виду не имела, что не помешало Джону Рэду в этот вечер вознести в ее адрес немало благодарственных речей.
* * *
Примерно в это же время по ту сторону ручья имеет место сцена, удивительно напоминающая разговор барона сэра Джона с Мак-Карти. Просто один в один. Только место Джона Рэда в этой сцене занимает Ральф Норман, а место шотландца – один из самых толковых его людей, Аллен Свансон, доверенное лицо и, по совместительству, прекрасный разведчик и неплохой лучник.
– Значит, говоришь, его отряд? Точно?
Ральф Норман взволнован. Выражается это, в основном, в том, что по бледному, против обыкновения, лицу рыцаря идут красные пятна, однако речь его остается спокойной, а движения – собранными. Барон Ральф ненавидит любые проявления суетливости, пресекая их как в себе, так и в своих людях.
– Глаз у меня острый, – усмехается Аллен. – Видел и его, и воспитанника его, сэра Томаса, и людей многих узнал. Точно. Они.
Рыцарь делает глоток вина и некоторое время сосредоточенно изучает кубок.
– Далеко ли они стоят от границы?
– Это от ручья-то? Нет. Не особо.
– А между ручьем и их лагерем много ли других лагерей?
Этот простой, казалось бы, вопрос ставит разведчика в тупик.
– Это вы, значит, вылазку планируете, что ли? – удивляется он. – Так ведь заметят же сразу, и все навалятся… Да и договоренность, вроде, имелась – бой завтра будет.
– На войне нет договоренностей, – отрезает рыцарь. Бледность уже покинула его лицо, сменившись обычным румянцем человека, много времени проводящего под открытым небом, а скулы уже не кажутся высеченными из камня. Решение принято, волноваться поздно. – Тем более, на НАШЕЙ войне. Сколько у них людей?
– Полторы сотни. Сотня своих и полсотни наемников. Стоят отдельно.
Идея вылазки уже всецело завладела Алленом, и ответы он дает именно в этом ключе. Полезный, очень полезный человек.
– Командиров ко мне.
Идея вылазки выглядит, разумеется, довольно дерзкой для того времени. Точнее, дерзкой является ее реализация. Разумеется, они могли бы пойти по обычному пути, послав отряд одетых во все черное головорезов в легких доспехах, с задачей скрытно просочиться сквозь кордоны, без особого плана слоняющиеся вдоль берега, разделяющего армии ручья, и попытаться вырезать спящего противника.
Но это была бы именно попытка. Успей охрана лагеря – или любой другой встреченный патруль – поднять тревогу, и придется отступать, просто бесславно драпать. Нет. Неприемлемо. Впервые за столь долгое время у Ральфа Нормана появился шанс покончить, наконец, с ненавистным Джоном Рэдом, и упускать этот шанс было бы неправильно.
– Это знак свыше.
Знаков, как мог заметить внимательный читатель, в этот вечер наблюдается очень много, а еще больше развелось их интерпретаций.
* * *
Здесь, наверное, уместно будет сказать о том, как же получилось, что две огромные, по тем временам, армии, насчитывавшие более тридцати тысяч бойцов, оказались лицом к лицу на столь мизерном расстоянии. Дело здесь, в основном, заключалось в тогдашней тактике ведения сражений. Рыцарю – а сражаться с обеих сторон собирались именно рыцари – нужно облачиться в доспехи. Армия огромна, поэтому довольно сложно облачить всех одновременно. А ждать – в броне – значит терять силы, ибо даже просто сидеть в седле, имея на себе такой вес, да еще учитывая, что поддоспешник – это толстая ткань, призванная смягчать удары и, следовательно, в ней жарко… очень жарко…
Да и не то чтобы армии стояли совсем рядом – дистанция была, иначе с обеих сторон могла и стрела прилететь… И ядро – артиллерия, хоть и использовалась она в то время чаще для штурмов крепостей, присутствовала. Да, конечно, грехом считалось применять оружие, имитирующее гром Господень, – но применяли все равно. Война – занятие практичных людей. Впрочем, пушек было все еще довольно мало.