Пару раз качнув дверцу туда – сюда, чтобы дополнительно смазать петли, Денни открывает клетку. «Хорошо, – мелькает мысль, – что дверца в эту сторону. А была бы в сторону крыльца – до утра бы провозился».
– Вылезай. Только тихо.
Еще немного возни, и клетка закрыта, холст задернут, а печати, в первом приближении, восстановлены (где-то далеко, в мокрой насквозь ночи, сердито каркает ворон да озадаченно хмурится сэр Энтони, продолжая, тем не менее, уверенное движение вперед). Выждав, пока фигура под крыльцом отвернется (служанка вина принесла, ну надо же, какие нежности!), дети крадутся к телеге с остатками битой птицы. Девочка озадачена, но ведет себя правильно – молчит. Оказавшись под телегой, мальчик скидывает бухту вонючей – аж слезы на глаза наворачиваются, не иначе золотари ею пользовались – веревки и принимается за дело, по ходу шепча объяснения.
Утро застает Уолтера Хьюза за работой. Как-то так сложилось, что работать в ночные часы у святого отца получается лучше, продуктивнее. Четче работает голова. Медленнее подступает усталость. Вот и сейчас, стопка разобранных документов на левой стороне складного столика выросла, грозя завалиться вбок под собственной тяжестью, а стопка писем, которые несколько веков спустя непременно окрестили бы «входящими», – растаяла без следа, оставив приятное ощущение хорошо проделанной работы.
Впрочем, ощущение это изрядно подпорчено выводами, которые сделал отец Уолтер – не сегодня, нет – за последние недели. Эти выводы складываются из разрозненных донесений, приносимых гонцами, из писем, приходящих с голубиной почтой, из того, что святой отец узнает сам, ибо имеющий глаза…
Одним словом, выводы складывались из данных разведки папского престола. Ибо святой отец был глазами и ушами церкви в затянувшемся конфликте Алой и Белой роз, конфликте, который, судя по всему, двигался к разрешению.
Отец Уолтер горестно вздыхает. Он не любит кровопролитие, но вот поди ж ты – является лучшим аналитиком. Прочь, прочь, гордыня!
Затем он поводит плечами, встает, потягивается и подходит к окну – со второго этажа постоялого двора открывается унылый вид на приютивший священника населенный пункт.
«Тот факт, что Сент Эндрю изображен на карте, – бормочет отец Уолтер назидательно, – еще не означает, что он является городом».
Манера разговаривать с самим собой тщательно разработана, доведена до совершенства тренировками и не раз помогала одному из лучших аналитиков Церкви выбираться из сложных передряг, в которые его раз за разом вовлекало присущее всем аналитикам любопытство. Вслух – только безобидные фразы, притом что одновременно можно думать над действительно важными и секретными задачами. Посторонний наблюдатель видит лишь простоватого пожилого монаха, в меру доброжелательного, в меру благостного. Очень удобно.
«Чтобы стать городом, этому месту потребуется лет триста. При условии, что его за это время не… – не допускающий даже мыслей о насилии, монах прерывает внутренний диалог и крестится. – Прости, Господи, за неподобающее». Тот, второй, который никогда не мыслит вслух, только вздыхает. Он тоже не любит крови, но раз уж на нем сходится вся аналитическая информация, собираемая Святым Престолом в этих краях, – совсем без крови не обойтись. Ибо из его выводов рождаются действия, увы.
От размышлений святого отца отрывает хлопанье крыльев. Довольно мелкий (то есть, молодой и наглый) ворон с размаху приземляется на подоконник и с интересом изучает человека – сначала левым глазом, затем правым. Вот уж кто чужд унынию и мыслям о тщете жизни человеческой!
– Воистину, никто не упрекнет меня в том, что я не рад гостям, – бормочет отец Уолтер. – Но отчего бы им не входить в дверь, как велит воспитание и здравый…
– Кар!
– Впрочем, о чем я говорю! Какое может быть воспитание у…
– Кар?
– Ладно, ладно, входи.
Ворон запрыгивает в комнату и несколько секунд крутит головой, рывками, по-птичьи. Знакомится с обстановкой.
– Кар! – выносит свой вердикт нахальная птица.
– Да, – с долей иронии соглашается святой отец, – после того, как у кардинала пропало золотое кольцо с рубином – да ты помнишь этот скандал, не так ли? Ты же там был… – с тех пор я стал жить скромнее.
– Кар! – на этот раз в карканье человеку чудятся возмущенные нотки.
– Что ты, Чарли, что ты! Я ни на что не намекаю, тем более что кольцо так и не нашли…
Ворон внимательно изучает что-то на потолке.
– Ну ладно, вернемся к делу. Иди сюда.
* * *
Ворона – несчастного, замученного до полусмерти вороненка, отец Уолтер нашел у бродячих артистов, разыгрывающих перед жителями Лондона импровизацию на тему великого Гомера, столь вольную, что лишь трое суток спустя после их встречи святой отец понял, что именно они ставили, – да и то лишь в общих чертах. Вороненок тоже участвовал в представлении, что, безусловно, вызвало бы ступор у автора произведения, будь он еще жив.
Так или иначе, отец Уолтер вороненка заметил и выкупил – просто пожалел заморыша. Странствующий балаган поощряет в зрителях низменные чувства, и вряд ли птица дожила бы до зимы.
Сейчас он полагал, что то был дар Господень, ибо лучшего разведчика трудно было себе представить.
Умный – порой настолько, что рука сама тянулась перекреститься или, наоборот, перекрестить пернатого негодника.
Смелый. Отец Уолтер не пожалел времени на изучение того, как движется его питомец, и на обучение его основам несвойственных птицам приемов рукопашного боя… Крылопашного. Клювопашного. Бог весть! Однако сокола, вдвое больше себя самого, Чарли Блэк обращал в позорное бегство – не за счет приемов, нет. За счет наглости и самоуверенности, шедших с этими приемами в комплекте.
* * *
Медленно и осторожно, святой отец принимается разматывать черно-красную тряпочку на ноге птицы. Черно-красную, дабы не выделяться на фоне птичьей лапки, разумеется.
– Ну вот, – удовлетворенно констатирует он. – Сэр Эндрю опять встал на след наших с тобой недругов.
Недруги не являются частью разведывательной деятельности в пользу Церкви, хотя, вне всякого сомнения, Церковь горячо одобрила бы их поимку. Колдуны. Мерзкие колдуны, преследующие неизвестные цели и применяющие для их достижения совершенно отвратительные средства.
Все началось три месяца назад, когда к нему прилетел напуганный (!) Чарли и буквально вынудил сделать крюк, отклонившись от тракта, по которому они ехали, на полдня в одну сторону. Тогда отец Уолтер долго стоял над тем, что чернокнижники оставили от привязанного к наскоро срубленному из дерева алтарю ребенка, а молчаливый, вопреки обыкновенью, ворон просто сидел, нахохлившись, у него на плече и время от времени дергал своего покровителя за мочку уха, требуя объяснений.
После чего у них и появилась эта странная дополнительная работа – найти и уничтожить врагов веры и детоубийц.