Сами часы не стояли привычно в углу, а лежали на полу с выбитым стеклом у маятника и циферблата. Осколки валялись на полу, а прямо на них с запрокинутой головой, в распахнувшемся халате, открывшем желтые голые ноги, лежал хозяин квартиры. Лежал навзничь, будто его опрокинули сильным ударом в грудь, и под затылком его темнела целая лужа застывшей крови.
Полина Петровна дико заорала и, откуда силы взялись, пулей вылетела на лестничную площадку, только дверь хлопнула. Уже внизу сообразила, что ключи ее остались в сумке, на кухне, как теперь дверь открыть? Но тут же одернула себя: о чем мысли-то? Там хозяин лежит убитый! Милицию надо звать, а без нее туда и ходить опасно, вот пусть милиция и открывает дверь, как у них принято.
Полина Петровна застала мужа дома. Егор уже успел сделать утренний «обход объекта» и теперь, хмельно покачивая непутевой головой, пытался вникнуть в слова жены, которые та сыпала безостановочной скороговоркой, то и дело всплескивая руками и прерываясь судорожными воплями.
В общем, понял Егор, хреново дело, баба напугана, надо звать милицию. А те сейчас придут, и начнется: почему в рабочее время под газом? Почему то, зачем это, а ну их всех.
И он заявил супруге, чтоб сама набирала ноль-два, сообщала о том, что увидела в квартире старика, и шла вместе с милицией вскрывать дверь. Английский замок — это им как два пальца, ну… а! — он махнул безнадежно рукой на жену, ничего она не понимает. А ежели кому придет в голову его звать, то пусть она скажет, что нынче слесарь болен, с утра врача вызвал. И все.
И без того не шибко рассчитывающая на помощь мужа, Полина Петровна поняла, что и на этот раз осталась одна, без помощи, в этой очень страшной ситуации. И потому, вздохнув, сняла телефонную трубку. А муж уже храпел, отвернувшись носом к стене.
Пока милиция приехала, пока участковый по приказу строгого милицейского начальника разыскивал понятых — день-то рабочий… Нынче даже старики и те стараются поменьше в четырех стенах находиться, как появляется возможность, тоже норовят куда-нибудь податься с торговлишкой своей нехитрой — газеты там, сигареты… В общем, два подъезда обежал участковый, пока не привел молодого с модной дебильной стрижкой парня и пожилую женщину, мать двоих расфуфыренных торгашек дочек, которые все куда-то ездят за товаром, не то в Грецию, не то в Турцию. Полина Петровна знала ее давно, спокойная милая женщина. А этого-то чего, интересно, угораздило так подстричься? Поди от лени, какое-никакое развлечение захотел найти…
Полина Петровна объяснила мужчине в штатском, который приехал вместе с милицией, как действуют замки, сказала про то, что сейчас только один английский и закрывает, а ключи она на кухонном столе оставила. Как увидала кошмар-то, так про все и забыла, будто отшибло всякую память.
Для хорошего специалиста, каким оказался мужчина в штатском, замок труда не представил. Он достал что-то из своего чемоданчика, вставил в замочную скважину, дернул, повернул, и дверь сама отворилась. Один за другим, точно ступая след в след, милиционеры, в форме и в штатском, и даже проводник с большой черной овчаркой вошли в квартиру, пригласили пройти и понятых, а также Полину Петровну, которая сразу же кинулась на кухню, где из крана текла вода. В ужасе от увиденного обо всем забыла домработница. Да вот они и ключи — лежат на столе.
В комнаты она не пошла, так и осталась на кухне, не зная, что ей теперь делать и чем руки занять. Но тут в кухне появился старший оперативной группы в погонах майора. Он попросил Полину Петровну присесть и спокойно, ничего не пропуская, рассказать обо всем по порядку. Хотя особо ей и вспоминать-то было нечего, однако, пока она рассказывала, а он все записывал, прошло, наверное, не меньше часа. Полина Петровна вдруг вскочила — и чего это она засиделась! Обед же надо!.. И вспомнила, что теперь уже никакого обеда никому готовить не нужно, и заревела белугой, в голос — слишком, видать, долго крепилась, боялась слез.
Милицейский начальник постарался ее понять и стал успокаивать, а когда она успокоилась и перестала реветь, спросил, есть ли у него родственники, и если есть, то где живут, как с ними связаться…
Господи! Совсем ведь забыла! Вот что значит голова-то старая!.. Ларке ж надо сообщить немедленно или мужу ее Вадиму. Начальник все записал на листке бумаги и сказал, что сейчас позвонит сам. Но вскоре вернулся на кухню и сказал, что домашний телефон не отвечает. Нет ли других? Где Вадим работает, где Лариса Георгиевна? Но она-то откуда знать могла? Особых бесед с хозяином вести не доводилось, ее дело простое; а как там они живут, на что, не ее дело.
Тогда он попросил ее пройти вместе с ним по комнатам и сказать, что, по ее мнению, могло пропасть из дома после того, как она прибиралась тут в последний раз. Кстати, когда это было? — поинтересовался начальник. Ах, в среду, позавчера, значит? И с тех пор она в квартиру не заходила? А муж ее, который эти все замки делал, тоже не заходил? А откуда это известно? Кстати, где он сейчас?
— Да спит он, — рассердилась почему-то Полина Петровна. Вот и доигрался муженек, теперь его затаскают, уж будьте уверены! Белый день на дворе, а он глаза-то свои бесстыжие залил с утра пораньше и дрыхнет, ни стыда ни совести…
Милиционер оказался быстрым, враз одного из своих за Егором отправил. А тем временем приехали санитары и внесли в квартиру носилки. Старший тут же позвал ее в кабинет хозяина, где возле тела покойного стояли носилки.
— Помогите им, — сказал начальник Полине Петровне. — Его раздеть надо. И одежду тоже отправить на экспертизу.
Совсем, видать, дурной был этот милиционер. Кто ж пожилой женщине, которая и так-то еле сдерживается, чтобы снова не зареветь, предлагает подобное! Однако привычка подчиняться всю жизнь взяла свое, и домработница, стараясь не смотреть на щуплое желто-серое тело, покрытое пятнами и дурно уже пахнущее, с трудом стянула со старика халат, затем нижнее белье, которое санитары попросту предложили ей разрезать ножницами. Дождавшись, когда тело оголилось, они дружно взяли старика за плечи и под коленки и, уложив на носилки, закрыли сверху простыней. Так и уехал хозяин в свой последний путь, провожаемый лишь слезами многолетней своей домработницы.
Потом другой начальник долго допрашивал на кухне ее мужа Егора, который, когда его только ввели в квартиру, с таким укором посмотрел на жену: мол, не удержала своего проклятого бабьего языка, просил же… вот бабы!
А сама Полина Петровна ходила по комнатам вслед за строгим главным начальником и, разглядывая пустые квадраты рам на стенах, висевшие между картинами — и таких пустых сейчас здесь было немало, — вспоминала, видела их позавчера или нет. К великому неудовольствию начальника, ничего ценного так и не смогла вспомнить Полина Петровна. Нет, не ее это дело, тут надо Пару звать, которая в этом деле разбиралась, или ее супруга Вадима, который тоже чего-то по этой части делал. А она что ж, домработница — она и есть домашняя, стало быть, работница. На ней пыль да обед. Ну постирать еще чего…
На кухне слышались все чаще громкие и злые голоса. Никак, видать, не хотел Егор поладить с милиционером, который там его допрашивал. Кончилось все тем, что вышел тот милицейский начальник и заявил во всеуслышание: ввиду того что подозреваемый не желает помочь следствию, а также не может доказать свое алиби, его необходимо задержать и отправить в КПЗ. Ну тут уж Полина Петровна вовсе перепугалась. Егора-то за что? Какое такое алиби? Ей объяснили, что ее Егор должен доказать, что не мог совершить убийства вчера в этой квартире. А доказать он это может одним: надо вспомнить, где провел весь день, и иметь живых свидетелей, которые подтвердят его показания.