Все последние часы Вадима не оставляло ощущение, что он находится под чьим-то пристальным наблюдением. Оно возникло, собственно, еще вчера, во время гонок от явного преследователя. Кто, зачем? Неужели кто-то все-таки засек его? Но тогда зачем тянут, почему ждут? Связи его выявляют? Но какие тут могут быть связи-то? Разве что вот эта — рыжая… Жаль, что она и в самом деле так связью и останется, хотя даже и не подозревает об этом.
Как он ни старался изо всех сил выглядеть беспечным и естественным, страх постоянно сидел где-то в глубине души, он заставлял невольно вздрагивать то при виде случайно проходящего милиционера, то при слишком пристальном, с его точки зрения, взгляде на него какого-нибудь крепкого паренька, наверняка из этих, из «искусствоведов». И больше всего ему хотелось не растягивать сейчас никому уже не нужную сцену прощания, а побыстрее оказаться в самолете, а еще лучше — в воздухе…
— Ну, подруга дорогая… — придав лицу печальное выражение, глубоко вздохнул он.
— Да-да, — тебе пора, — заторопилась она, заметно с трудом воздерживаясь от каких-то неразумных действий. — Дай я тебя на дорожку поцелую, и иди. Пусть все у тебя будет хорошо… Але-или? Спасибо тебе, милый, я никогда не забуду… А звали ту женщину мадам Готро. Я ведь и сама сто раз в Пушкинский бегала, ах как хотелось быть похожей на нее!..
— Могу тебя обрадовать: вы с ней действительно как родные сестры! — подмигнул Вадим и, выпустив из своих ладоней ее лицо, повернулся и пошел к рукаву, ведущему в самолет.
Через пяток шагов обернулся, взмахнул рукой и приложил пальцы к губам:
— До свиданья! — И совсем тихо добавил: — И прощай, моя дорогая… мадам Готро…
Он сел на свое место и, решив: будь что будет, пристегнул ремни и закрыл глаза.
Наконец хлопнул входной люк, потянуло специфическим кондиционированным воздухом и самолет покатился по рулежной дорожке.
Народу в салоне оказалось немного. Раньше, бывало, очереди стояли дикие за билетами, заранее приходилось заказывать, а теперь все без проблем. Оглядевшись, явной какой-нибудь опасности Вадим для себя не обнаружил. Не было вроде среди пассажиров бравых парней.
Самолет начал разбег. Вадим снова зажмурился и, откинув на спинку голову, стал прислушиваться к своим ощущениям. Он загадал: если поймает момент, когда колеса оторвутся от земли, все будет хорошо, беда минует его.
Угадал. Почувствовал тот миг, когда его начало легонько вжимать в кресло. Ну вот, теперь уже действительно все. Все страхи, все опасности, все нелепые ситуации, в которых он оказывался в последнее время, отошли в прошлое, остались за той туманной дымкой, которая отделяла теперь его от бывшей родной земли.
Он взглянул на свой «Роллскс», подаренный ему Ларисой еще в те дни, когда им больше всего нравилось заниматься сексом в собственном автомобиле, когда они были и молоды, и в самом деле счастливы, принадлежа друг другу… Нет, не время его сейчас интересовало, другое: сегодня уже пятница, четырнадцатое июля. Сегодня они там, в Москве, должны найти труп этого старого дурака, в сущности всю свою жизнь положившего на то, чтобы стать миллиардером, наконец действительно им стать и затем потерять разом все, включая собственную жизнь.
Но его, Вадима, они уже не достанут…
— Давай, Славка, начинай ты, поскольку видел покойного лично и разговаривал с ним. Живым, разумеется, — поправила себя Романова.
— Да, старик, давай как в старые добрые времена, — подхватил Турецкий, — сперва только факты, а выводы потом. Я ж вообще в этом деле пока ни бум-бум.
Пятница, 14 июля, конец дня
— Ну, значит, так. Мне позвонила Шурочка, — кивнул Грязнов на Романову, — и сообщила, что есть нужда применить мои способности…
— Предысторию можешь не излагать, я уже сама все Сане рассказала: о двух звонках Константиниди, о нем конкретно. Особенности характера можно пока тоже не затрагивать, их обсудим отдельно.
— Тем лучше, — согласился Грязнов. — Меньше болтать буду. Итак, позвонил я ему, дайте вспомнить, да, без нескольких минут девять было. Начало было странным. Ты мне сказала, Шурочка, что он знает и ждет звонка, а меня он долго расспрашивал, кто я и зачем он мне, стало быть, нужен. Словом, пришлось объясняться, что все как раз наоборот. Дошло. Из чего, извини, Саня, но я вынужден сразу сделать вывод, что старик был либо чем-то сильно взволнован, причем повод для этого у него появился буквально накануне моего звонка, либо просто давно уже из ума выжил. Идем дальше. Я сказал, что должен встретиться с ним, оговорить условия работы, подписать соответствующий юридический документ, ну, в общем, все, как положено по закону. Но его, по-моему, больше волновала другая проблема, то есть не варианты спасения дочери, а сумма, в которую это спасение ему обойдется. Как бы последние свои, понимаете, копейки старик выкладывал мне. Соответственно вопрос: нельзя ли обойтись меньшими силами, чтоб, так сказать, подешевле… Ей-богу, братцы, очень мне все это странным показалось. И если бы не личная Шурочкина рекомендация, бросил бы я, честное слово, трубку, предварительно послав этого старпера подальше… Езды от меня до Арбата, сами знаете, около тридцати минут. Приехал, поднялся на лифте, позвонил в дверь. Долго никто не отвечал и не открывал. Позже, когда он мне открыл, для чего мне пришлось раскрыть удостоверение и держать его перед запертой дверью, я понял, что сооружение это сейфовое со своими секретами и ни фомкой, ни нашими наборами с ходу его не возьмешь. А смотровые глазки у него в углах заделаны, по перископному способу — остроумно, во всяком случае, хороший мастер придумал. Я такого еще не встречал. Сектор обзора большой. Ладно. В кабинете его я показал наши расценки, заполнил бланки договора, один, как положено, ему оставил. Не нашли при обыске?
— Нет, — качнул головой Турецкий. — Мы там пока очень многого не нашли. Ты извини, Вячеслав, попутно одна маленькая деталь: когда проходил к нему в кабинет, да и в нем самом, не обратил внимания — на стенах много было пустых мест? Ну тех, что остаются, когда снимают картины или вынимают из рам полотна?
— Я очень даже обратил внимание, к твоему сведению. Больше скажу, такого разора, который только что увидел, не было. Стены у него сплошь, впритык, увешаны были картинами, и все разных размеров. Меня еще удивила эта мозаика. В музеях ведь их располагают поодаль друг от друга, чтоб внимание не отвлекали. Так я понимаю?
— Так, только это не главное. Художники, к примеру, в своих мастерских, я видел, вешают все подряд, как в магазине. Значит, явных дырок на стенах ты не заметил?
— Нет. Иду дальше. Стал он меня очень подробно информировать о происшествии. Главная его мысль такова: похищение организовал с целью выманить у него миллион долларов собственный зять — Вадим Борисович Богданов. Моя задача, как объяснил старик — то есть Георгий Георгиевич Константиниди, хватит его уже стариком называть, он теперь у нас покойник, — проследить за этим Вадимом. Где, когда, кому и как он будет передавать чемоданчик с деньгами. Константиниди был почему-то уверен, что, передав деньги, немедленно получит дочь. Никаких иных криминальных исходов в расчет не принимал. Значит, моя роль, по сути, сводилась лишь к слежке и, скажем так, обеспечению безопасного обмена денег на женщину и возвращение ее домой. Плюс сведения, в чьих руках окажутся деньги. Я прикинул и решил, что нас вдвоем с Володькой Акимовым должно вполне хватить на эту операцию. Подсчитал расходы на бензин и прочее, суммировал и вывел один миллион рублей на круг за два дня плотной работы. Он сразу согласился и оплатил пятьдесят процентов, аванс. Все. Уходя, я слышал, как бухали на двери его запоры.