Он слыл осторожным и в то же время весьма влиятельным лицом в среде тех, для кого перестройка явилась долгожданной возможностью выйти наконец на поверхность со своими капиталами и врожденной предприимчивостью. Внешне для Гурама ничего вроде бы не изменилось, разве что забот прибавилось с многочисленными «товариществами с ограниченной ответственностью» — чужими и собственными, всяческими «Фиалками», «Розами», «Аистами» и прочими представителями флоры и фауны, торгующими широким ассортиментом товаров заграничного происхождения — от водки и сигарет до вибраторов и презервативов.
Жестокая и бескомпромиссная конкуренция подвигла и на следующий шаг, которым стал классический в русском национальном исполнении рэкет
Главное же заключалось в том, что все деяния Гурама, вкладывающего свои деньги и извлекающего более чем приличный доход, выглядели если не абсолютно законными, то на грани, не дальше. В его рядах был определенный порядок, и власть, в лице налоговых и карательных органов, претензий предъявить не могла. А вообще-то власть была готова и дальше кормиться из рук Гурама, лишь бы не оскудевала его казна.
Приходилось иногда оказывать и более серьезные услуги. Новорожденная демократия требовала собственной защиты, средств для дальнейшего своего процветания и периодической предвыборной борьбы, гарантируя, в свою очередь, спокойствие и относительную пока независимость от закона.
Приезд в Москву двоих сыновей сестры, покинувшей этот свет прошлой холодной тбилисской зимой, пробудил было в Гураме давно оставившие его родственные чувства. Он помог ребятам устроиться на первое время, считая, что они должны сами, как и он тридцать лет назад, пообвыкнуться в новых для них условиях жизни, а затем стал помаленьку привлекать и к своим делам. Но основным условием, которое он поставил перед старшим Михаилом, — второй, Ашот, был, по его мнению, еще мальчик, хотя, похоже, слишком рано почувствовал вкус к женщинам, но как этого соблазна избежать! — было полное подчинение и такое же абсолютное молчание. И чтоб нигде никаких упоминаний о родственных отношениях, почет зарабатывать делом И конечно, осторожность и еще раз осторожность
Поэтому он был крайне раздражен, если не сказать больше, когда узнал от своего помощника Мкртыча, что натворили эти сопляки. Мало того что вляпались в дело, пахнущее уже не просто судом и определенным сроком, но высшей мерой. Не спросили, не выслушали совета — сами все решили, подлецы! А ведь мудрый Мкртыч уже предупреждал однажды, что балуется Мишка наркотой и может стать неуправляем. Проглядел племянника, чтоб его черт забрал!..
И еще одну, кажется, непростительную глупость совершил Гурам. Увидев заложницу, которую выкатили на ковер к его ногам, будто рабыню перед султаном, не сумел удержаться. Уж очень беспомощной и обиженной показалась эта женщина с огромными глазами, роскошной грудью и бедрами. Ах, какая женщина! Да ради нее, в конце концов, можно было бы даже выкупом в какие-то полмиллиона долларов пожертвовать, лишь бы всегда под рукой иметь… ради такого вкусного и богатого тела.
Любую мог бы купить себе Гурам, никто бы ему не посмел отказать, стоило только захотеть и показать пальцем. А та, даже понимая свое жалкое и безвыходное положение, тем не менее продолжала вяло брыкаться, невольно заголяясь и возбуждая еще большее желание
Усмехнулся Гурам своим шальным мыслям и прямо тут же, на ковре в собственном кабинете, на глазах Мкртыча, доставившего сюда эту заложницу из Баковки поступил так, как и должен был поступить настоящий джигит со своей законной добычей: и защитил, и себя вознаградил. Женщина поплакала и больше не стала сопротивляться И правильно поступила— пышная блондинка должна покорять мужчину своим спокойствием.
Насытившись, Гурам велел оставить ее у себя. А в Москву срочно направил своих гонцов по двум адресам. Им следовало узнать про убитого старика, о котором Лариса говорила Мкртычу, и о ее исчезнувшем муже, негодяе Вадиме Богданове. С ним-то у Гурама состоится другой уже разговор, как только его отыщут Из-под земли достанут Так Гурама еще никто не смел «кинуть»'
А ведь их договор казался простым и безопасным, обычным семейным делом, как представил все Вадим. Гурам давал двоих своих людей, которые должны были провести несколько примитивных операций, никого не тронув даже пальцем, и держать язык за зубами Вадим гарантировал полнейшую опять-таки безопасность, что, собственно и подвигло Гурама поручить это дело племянникам…
Гурам знал Богданова. Их познакомили еще год назад в фойе театра, возле буфета, в антракте. Вадим открывал новую фирму и хотел иметь соответствующую охрану и поддержку. Дело его пахло миллиардами, поэтому Гурам и согласился встретиться. Посредником у них был известный коллекционер Виталий Бай, долго проживавший за границей и хорошо усвоивший порядки, — это скоро понял Гурам. Понял также, что с Баем можно иметь дела. Как и с его подопечными, разумеется.
Словом, и это последнее дело, с Вадимом обговоренное, не являлось каким-то исключением. Гурам даже не стал говорить на эту тему с Баем — доверял Вадиму, поскольку тот за все время ни разу не подвел его и не обманул. Да и гонорар был вполне подходящим. Вот и накололся на собственной доверчивости, черт бы их всех забрал!
Нет, но каков подонок-то! Собственную жену не пожалел, такую красавицу подсунул! Туману напустил такого, что даже сверхпредусмотрительный и осторожный Мкртыч поверил, а его провести трудно, невозможно: четыре судимости, полный срок и сосчитать невозможно, настоящий «авторитет», человека насквозь, будто рентгеном, просвечивает. А ведь и он дал маху. Оттого, видно, теперь и злился.
Или ему тоже эта женщина приглянулась? Губа не дура…
Наконец раздались долгожданные звонки. Гонцы стали докладывать, и от каждой новой вести Гураму казалось, что он сходит с ума от гнева, от собственной своей беспомощности что-либо изменить.
Старика действительно убили и ограбили, а в квартире его сейчас наверняка находится милицейская засада. У Богданова гораздо хуже: самого, естественно, нет нигде— ни дома ни на фирме в Чертанове. Но самая страшная беда заключалась в том, что по сведениям, собранным по крохам во дворе дома на Комсомольском проспекте, ночью в квартире Вадима была стрельба, а под утро менты увезли из двора труп одного из налетчиков. Все сходилось к тому, что полностью завалились племянники.
Уяснив себе все до самого конца, Гурам впал в буйство. Сокрушил старинную и очень дорогую китайскую фарфоровую вазу, украшавшую лестницу на второй этаж, разбил вдребезги красивый телефонный аппарат. Только Мкртыч и смог его утихомирить Сказал: иди, иди к этой суке! Это она мальчишек в Москву послала! Она в нашей беде виновата! Иди и скинь свой стресс! Вот такое слово сказал…
Гурам не пошел, нет, он ворвался в комнату, где заперли Ларису. Накинувшись на нее, словно дикий зверь, он разодрал на ней всю одежду и стал ее жестоко избивать, эту поганую тварь, ставшую причиной его горя. Бил до тех пор, пока она не задохнулась от собственного крика. И только после этого ринулся яростно насиловать ее, вбивая в нее всю свою животную злобу…