Заметив настороженность Алевтины, Бай вяло махнул ладонью и откинул крышку бара, ставшую столиком. Внутри лежали и стояли разнообразные бутылки и больше всего боржоми. В стенках, в нишах, находились бокалы.
— Тебе чего? — Но, не услышав ответа, повернулся на сиденье всем корпусом, увидел ее блеснувшие глаза, хмыкнул, не поверив. — Да о чем ты, Алька? Это ж одно только название! На пару, максимум тройку дней — в Киев. Одна очень любопытная картинка, сказали, на свет Божий выплыла наконец. Надо успеть, пока другие не перехватили. Словом, туда и обратно. Да, кстати, и с этим дураком следователем надо еще побеседовать. Дал сдуру обещание, выходит, надо теперь держать слово.
— И когда же едешь?
— Честно, хотел еще сегодня, — засмеялся Бай. — Но тут ты позвонила, и был у тебя такой расстроенный голос, Аль-ка, что я решил плюнуть на срочность и отложить все дела на завтра… Однако, давно мы с тобой не выезжали, а? Помнишь, были времена?.. Артур, пожалуйста, к главному павильону. Да-а, а когда-то ресторан «Бега» считался едва ли не самым престижным, модным. Куда этим всем «Метрополям» да «Прагам»! В те годы, Алька, тут десятки тысяч за вечер просаживались! Куда им нынче-то, нашим миллионерам! Да, своеобразная бывала публика. Знатоки!
Бая в «Рояле» знали, и швейцар, лишь завидев его внушительную фигуру, вышел наружу и с предупредительным поклоном распахнул дверь для почетного гостя и его миловидной дамы.
Они прошли через феерическое, в сумасшедших тонах фойе и направились к стойке бара.
— Давай, Алька, для начала чего-нибудь похолодней! А потом попытаемся поужинать. Мне почему-то жрать охота, а тут меня, помню, однажды очень вкусно накормили. Я теперь сюда всяких важных клиентов вожу. Им нравится…
Бармен, краем уха услышавший желание Бая и уловивший согласный кивок его дамы, мгновенно достал бутылку ледяного, запотелого «Клико», показал Баю этикетку и, когда тот тоже кивнул, ловко выдернул пробку. Специалист, новая, западная школа-
Шампанское было очень сухим, настоящий, а не российский брют, и хорошо охлажденным. Кисота присела на круглый высокий стульчик, Бай рядом с ней облокотился на стойку, при этом хмыкнув и лукаво подмигнув одновременно и Кисоте, и бармену:
— Такая мебель, мать их, не рассчитана даже на четверть моей задницы…
Бармен с вежливой улыбкой опустил глаза и отошел, оставив бутылку в ведерке со льдом.
— А ты отлично выглядишь, Алька! Умница, следишь за собой! Давай сегодня только о хорошем, Алька…
— А что, есть и плохое? — Вот самое время поговорить о делах, подумала она.
Но Бай обволакивал и обволакивал ее своей расточительной широтой и любезностью, впрочем, так это было всегда, с небольшой примесью хулиганства, легкой матер-щинкой и полным пренебрежением к своей особе. Ах, Виталька, Виталька… И наглец порядочный, но ведь как ухаживать умеет!
Несколько бокалов шампанского, музыка, шум, словом, вся насыщенная праздником атмосфера этого заведения, где Кисота еще ни разу не была, строгие вечерние костюмы мужчин и необычайно смелые дамские накидки — иначе их и не назовешь, — все это подействовало на Алевтину Филимоновну. В голове хорошо и весело зашумело. Все стало простым и доступным. И она быстро забыла, о чем хотела всерьез поговорить с Виталькой. Ну подумаешь, не сегодня, так через три дня, через неделю, наконец, что за спешка, в самом деле? И зачем портить настроение в такой приятный вечер…
Как она ухитрилась опьянеть — и сама не знала. Зато это очень хорошо понимал Бай. Там ведь и надо-то всего с горошину, с маковое зернышко — и незаметно, а как действует! А с рассветом головка немного поболит — похмелье, понятное дело, не стоило мешать шампанское с коньяком. Да, надо немного, а глазки уже — тю-тю, и ножки уже не держат, и рыжая головка очаровательно склонилась к плечу хотя еще и бодрящегося, но, заметно, основательно поддавшего спутника.
— Нет! — заявил вдруг Виталий, концами пальцев отодвигая от себя тарелки. — Давай, Алька, плюнем на этот гам и устроим себе легкий «паб крол», как — помнишь? — говорили мы в юности, начитавшись английских романов… Все! Встаем! Идем!
Оставив на столе несколько стодолларовых купюр, он заботливо и крепко подхватил податливое женское тело за талию и, стараясь хмельно попадать с ней в ногу, прошествовал к выходу. Алевтина лишь качалась у него под рукой.
Узрев швейцара, сунул ему в ладонь десятидолларовую бумажку и наставительно заявил:
— Шум! Много шума! От него все беды и все революции! Не согласен? Жаль! Все, Алька, едем к детям, хочу в «Арлекино»! — И уже на улице грянул бархатистым раскатом: — Арлекино, арлекино! Трам-та-та, тарам-та-та!
Артур выскочил из машины, распахнул обе задние дверцы, помог усесться, а вернее, рухнуть пассажирам на сиденье и, приветственно махнув ладонью швейцару, сел на свое место и включил зажигание.
Алевтина спала, навалившись всем телом на Бая. Он же глотал прямо из горлышка бутылки холодный боржоми и отдувался.
— Так куда? — не оборачиваясь, спросил Артур.
— А туда, где взяли девушку… Поможешь довести до дверей и отваливай до трех часов. Здесь не маячь. Сейчас хороший поезд пустили. На Унгены, и уходит без чего-то пять. Вот на него и посадишь.
— Понял, — кивнул Артур.
— Домой потом не возвращайся, можешь прокатиться куда-нибудь во Владимир, Суздаль, по святым местам. Через пару деньков вернешься. Если кто спросит, скажешь все, как было. Ясно?
— Ясно, — снова кивнул Артур.
— Вот и славненько… Деньги у тебя в бардачке. Сиди дома и жди моего возвращения. Я позвоню. Что, приехали? Помоги.
Кисоту осторожно вынули из машины, вылез и Виталий. Подхватил сонную женщину и повел в дом, махнув Артуру рукой: отъезжай.
Ключами, которые Бай нашел в ее сумочке, он отпер квартиру, захлопнул дверь, на руках отнес женщину в спальню и уложил на кровать. Посмотрел на нее сверху. Ничего. Подумал, что Алькино лежбище, похоже, становится модным для отъезжающих в дальние края: Вадим, теперь он. Смешно! Правда пока особого желания не было, лишь на какой-то момент обожгло, когда ее из машины увидел.
В любом случае надо ее раздеть, иначе она и сама не поверит, что могла надраться до такой степени, чтобы мужика к себе в койку затащить. Но, задирая на ней платье, чтобы стянуть его через голову, вдруг почувствовал, что безумно хочет ее, причем хочет зло и грубо. Быстро срывая с нее остальные женские мелочи и растягивая в стороны ее сильные, а сейчас абсолютно безвольные, как у резиновой куклы, ноги, он подумал, что сию минуту готов уже просто раздавить ее. Однако, наваливаясь, вспомнил вдруг смешную присказку одной недавней своей любовницы: двадцатилетняя малышка, грамотная до изумления, возражала против его шутливой опаски — мышь копны не боится…
Начав резко и со злостью, Бай вскоре уже жалел, что спящая под ним женщина ничего не слышит и не чувствует. Поначалу это ее состояние только сильнее разжигало его, но потом от подступавшей сытости он стал успокаиваться. Поднялся, походил по квартире, нашел в холодильнике бутылку коньяка и выпил сразу полстакана. Вернувшись в спальню, застал Алевтину спящей все в той же позе: в неснятом до конца с груди вечернем темно-синем — ха! под цвет его «рено» постаралась! — платье и с безмятежно и сексуально разбросанными в стороны длинными ногами. Вот в таком роскошном виде она и должна сама обнаружить себя утром, перед тем как с большим опозданием и больной головой отправится на работу.