Оказавшись во дворе нужного дома, он сразу насторожился. За доминошным столом и на лавочках у подъезда сидели, стояли, бродили и негромко беседовали десятка полтора мужчин, главным образом пожилых, и несколько молодых женщин.
Общую картину того, что сейчас происходило в городе, Поремский представлял по рассказам Турецкого, который и сам получил информацию из вторых рук. Но Владимир никак не думал, что старик Москаленко организовал у себя дома что-то вроде штаба, куда стекались все недовольные порядками в городе. В последнем он убедился, когда вежливо спросил у темноглазой блондинки, показавшейся ему наиболее привлекательной здесь, как найти Михаила Матвеевича.
Володя даже фамилии не успел назвать, как незнакомка, сверкнув жгучими глазами, показала ему на другую, пожилую женщину, сидящую на лавочке в сторонке:
— Вот за ней будете! — и не выдержала, окинула его взглядом, засмеялась чему-то, но, видать, ее любопытство имело самое непосредственное отношение к внешности Поремского. А что, молодой, стройный, высокий, симпатичный блондин с ярко-голубыми глазами, вежливый, не наглый в манерах — чем не жених? — А вы сами по какому вопросу?
— Вон как! — поразился Поремский, но, стараясь не привлекать к себе внимания остальных, негромко добавил: — У вас тут, смотрю, живая очередь? И все — к Михаилу Матвеевичу?
— А как же! Везде должен быть порядок. — Она кокетливо посмотрела на него: — Мы теперь — как это? — петицию составляем президенту в Москву. И каждый приносит то, что у него наболело, вот!
— И у вас, — загадочно улыбнулся Поремский, — тоже, наверное, здорово наболело?
— А как же! — снова вроде бы удивилась женщина. — Эти гады с лета зарплату не выдают! А жить-то на что?
— Трудно, да? — сочувственно спросил Порем-ский. — Один огород, поди, и кормит.
— А то. — Женщина поскучнела. — Само жалованье — смех, да и жаловаться — тоже толку никакого. Вон у нас, директора на собрании сняли, а теперь говорят, что раз его нету, то и долги по зарплате некому платить. А когда нового назначат, вот пусть тот тогда и думает. Издеваются, правда? — уже с новой надеждой спросила она у Владимира.
— Конечно, самое настоящее издевательство. Может быть, познакомимся?
— Светлана. — Женщина словно расцвела. — А вы откуда, что-то я вас прежде не видела.
— Да ведь город большой! — пошутил Поремский.
— Большой-то он, может, и большой, да только, — приблизила она свое лицо к нему, — мужчин симпатичных не так много.
— Зато у вас женщины, я заметил, просто замечательной красоты.
— Это когда ж вы успели заметить?
— Да вот только сейчас.
— Ишь, какой! А-а, так, значит, вы не местный?
— Я недавно приехал, из Москвы, — шепнул ей доверительно.
— Оно и видно, — поскучнела Светлана. — А вам-то зачем Михал Матвеич? Тоже на что-нибудь жалуетесь?
— Я не с жалобой, а совсем по другому делу.
— Погодите, значит, вы?.. Из Москвы?! Так чего ж вы стоите тут, лясы со мной точите? Идите же к нему без очереди! Граждане! — крикнула она, когда народ недовольно зашумел. — Он совсем не по нашему делу! Ступайте, ступайте, третий этаж, двенадцатая квартира, да там и дверь всегда открыта…
— Мы еще увидимся? — тихим тоном заговорщика спросил Поремский.
Светлана загадочно улыбнулась и сверкнула горячими глазами:
— А это мы посмотрим, москвич.
Владимир подмигнул ей, легко взбежал на третий этаж, вошел в приоткрытую дверь и постучал в филенку:
— Хозяева, к вам можно?
— На кухню пройдите, — недовольно отозвался из комнаты женский голос.
Узким коридорчиком он прошел направо, в кухню, и увидел сидящих за столом двоих мужчин. Один из них — пожилой, с седыми казацкими усами, опущенными ниже подбородка, и в пиджаке с рядами орденских планок, строго посмотрел на него и спросил:
— Вы с химического?
— Нет, я совсем по другому делу.
— Так нет у нас других-то дел, молодой человек.
— Мне вас надо на два слова, Михаил Матвеевич. Вам фамилия Щукин известна?
— Это Иван Гаврилович, что ли? — подумав, спросил старик.
— Он самый. Уделите мне буквально несколько минут а потом вы продолжите, можно?
— Ну, что поделаешь, — прямо-таки закряхтел старик, поднимаясь. — Ерофеич, ты тут без меня посиди маленько, сейчас вернусь. Дело-то, надо полагать, секретное, да?
— Угадали, — улыбнулся Поремский.
Они вышли в одну из комнат, где никого не было. Старик между тем говорил:
— Вот, решили письмо написать и послать самому президенту. Нет мочи больше терпеть беспредел бандитский. Так вы ко мне с чем?
— Вот, смотрите. — Поремский протянул Москаленко свое удостоверение следователя Генеральной прокуратуры.
— Господи! — Старик даже руками всплеснул. — Дождались наконец! Чего ж вы молчали? Это ж нам всем такая радость! И поддержка!
— Михаил Матвеевич, вчера прибыла большая бригада. Задания между нами распределены, у каждого своя четкая линия расследования. Мне приказано пройти по вашим следам, по всем фигурантам, которых вы посещали и с кем разговаривали еще в первый день. Я просил бы вас назвать мне все имена и адреса.
— Так чего ж вам-то пустую работу делать? Давайте и я с вами побегу. Скорей обернемся.
— Подождите бежать, — улыбнулся Поремский. — Мы с вами должны уточнить один вопрос. Вы ведь просто разговаривали с людьми, не больше?
— Ну да, я хотел знать, что произошло? Спросить, что они сами видели.
— И они охотно с вами беседовали?
— Скажете тоже! Только что к черту не посылали, да, видать, старости моей стеснялись.
— А мне все нужно будет говорить под протокол. Понимаете разницу? И потом ваше присутствие при допросах наверняка напомнит им, что они уже либо правду говорили, либо врали вам. Ну и сведения могут быть… соответствующими. Нет уж, лучше я сам. Да у вас и очередь там, внизу — на весь день и с хвостиком. Но я обещаю, если ваша помощь потребуется, немедленно извещу, а уж тогда вы не откажите в любезности.
— Да какой тут может быть отказ! Тогда вы присядьте, погодите чуток, я Ерофеича отпущу, и мы с вами займемся.
Минут десять спустя Поремский держал перед собой исписанный лист с фамилиями, именами и должностями тех лиц, с которыми успел побеседовать в то трагическое утро Михаил Матвеевич Москаленко, а также их домашними и служебными адресами и указаниями, как к ним проехать.
Кроме того, он вручил Поремскому два десятка листов собственных показаний, написанных убористым почерком. Это была, по сути, копия тех материалов, которые Москаленко по указанию подполковника Веселко уже передал вместе с заявлениями от семей остальных пострадавших в Правобережный отдел милиции, но где дело так с места и не сдвинулось. Никто не проверял заявления, не приходил в семьи пропавших людей за показаниями, ни о чем никого не расспрашивал, и, естественно, милиция никому ничего не сообщала. Становилось ясно, что расследование, даже не начавшись, замерло на мертвой точке.