По свидетельству Закутского, рядом с убитой валялись несколько апельсинов и обрезок трубы. Никакого пакета не было. Вот почему, к слову, и кошелька при ней не оказалось — значит, он был в пакете, который подхватил и увез с собой убийца. Ну а уж раскатившиеся апельсины он собирать не стал, побоялся, что его увидят. Это за него сделали охранники, которые были, видимо, где-то рядом. Если не в той же машине.
Собственно, картина убийства Трегубовой теперь прояснялась.
Подслушивающее устройство, найденное в сумочке секретарши губернатора, положил туда Игнат Русиев, больше некому. Он же, вероятно, и прослушивал все разговоры Турецкого с Лидой в дальнейшем. И вот тут у Александра Борисовича возникла идея узнать у вдовы, что ей известно о гибели мужа. Видимо, вдова что-то знала, иначе бы ее не стали так торопливо убивать. Вдова сказала, что выйдет в магазин, потому что в доме шаром покати. И этот вариант бандитов вполне устроил. Но перехватить женщину они смогли только на обратном пути, надо ж было еще доехать до нее. Игнат окликнул Лилию Петровну, и она его, естественно, узнала. Как узнал его перед смертью и Анатолий Яковлевич. Ну а дальше дело техники. Сделав свое черное дело, Игнат заторопился. И, вероятно, поэтому охранники Старос-тенко с Лютиковым решили его подстраховать. Но они появились у трупа, когда там уже находился За-кутский. Да и еще какие-то люди выходили из подъезда. Словом, собиралась толпа, которую и обнаружили на подходе к дому Турецкий с Лидой. И охранники, слыша сирену приближающейся милиции, немедленно смылись. Унося, надо полагать, с собой рассыпанные апельсины и орудие убийства.
Версия была бы абсолютно гладкой и безупречной, если бы нашлись вещественные подтверждения. А они могут находиться только в машине.
— Может быть, все-таки стоит съездить? — задумчиво спросил Рюрик.
— Погоди, — перебил его Поремский, уже доложивший о своих «подвигах» и выслушавший отчет Елагина, — ты же говорил, что вы осмотрели все машины, так?
— Ну.
— Значит, хозяева уверены, что обыск произведен, протокол составлен и к этому вопросу никто больше возвращаться не станет, верно?
— Предположим.
— А раз это так, значит, они не будут предпринимать никаких действий и с машинами. Ни бардачки очищать, ни пепельницы. А завтра с утра вы обнаружите в пепельнице обертку от того же «Мишки косолапого», и пусть они потом рассказывают, как она там оказалась. Покажут, где купили, когда и так далее. К примеру, могут оказаться и другие вещдоки, на которые вы, не имея точной информации, просто не обратили пристального внимания. Вплоть до апельсиновой корки, той же пачки зеленого чая или банки кофе из магазина с отпечатками пальцев. Так бывает. Я помню, у меня случалось, что повторный обыск, когда ты уже твердо знаешь, что искать, приносил куда больший результат. Ты по этому поводу особенно не переживай.
— Володя прав, — подтвердил Турецкий. — Оставим до утра. А теперь и я вам кое-что расскажу…
Александр Борисович встречался с бывшим директором химического комбината. Савельев не хотел идти на комбинат, хотя там все еще имелось множество дел, которые ему следовало бы, по правде говоря, передать новому руководителю. Но так как официально таковой еще отсутствовал, а директорские функции временно исполнял человек, к которому у Савельева никогда не лежала душа — его бывший заместитель по сбыту, сыгравший, кстати, весьма некрасивую роль в его отстранении от должности, — о деталях Филипп Алексеевич рассказывать не хотел — короче, формальной причины появляться в дирекции у него не было. Однако поговорить с Турецким он согласился, но предложил сделать это в скверике напротив центральной проходной, возле также бывшей теперь Почетной доски работников комбината. Там стояли скамеечки и никогда не бывало много народа.
По-своему логично, подумал Турецкий и принял предложение. Во всяком случае, «хвосту», если ему таковой приделали, спрятаться было бы негде — сквер просматривался насквозь.
А еще Александр Борисович убедился лишний раз, что неожиданное смещение с должности может резко изменить характер человека. Не так давно Савельев был крупным руководителем, от которого напрямую зависела жизнь миллионного города, причем не только величина его бюджета, но и совершенно конкретные судьбы людей. А сегодня, лишившись в одночасье своего поста, он превратился в обыкновенного, никому не нужного обывателя, о «звездных часах» которого никто не вспоминает. Конечно, оскорбительно. Поэтому, наверное, Савельев и не хочет смотреть в глаза бывшим товарищам, проголосовавшим на собрании против него. Или, что вернее, послушно выполнивших волю нового хозяина.
О том, как его снимали, Филипп Алексеевич рассказывать не пожелал, объяснив свой отказ невозможностью говорить объективно. Но, видимо, просто само воспоминание об этом было для него болезненным, и демонстрировать свои чувства постороннему он не хотел. А вот о причинах, приведших к конфликту на комбинате, готов был поведать.
Турецкий, еще в Москве познакомившийся с версией, которую в Костином кабинете изложил прокурор Южного Федерального округа Щукин, а затем выслушавший варианты той же версии «в исполнении» губернатора Шестерева, искренне удивился. Даже обидно стало от того, что его такие взрослые дяди держат за мальчика.
Да, основой конфликта, который привел к кровавым последствиям и заставил взбунтоваться целый город, послужило противостояние на химическом комбинате. Это слишком лакомый пирог, на часть которого мог претендовать фактически каждый из городских и краевых руководителей, не говоря о членах их семейств. Но ведь ни государственный служащий, ни тем более выборное парламентское лицо не должны заниматься частной коммерческой или финансовой деятельностью. К примеру, Государственная дума приняла такое решение в отношении депутатов, но ведь по жизни-то все как раз происходит наоборот. А что делается в регионах, тем более ни для кого не секрет. Депутатские мандаты покупаются, и что бы ни говорили, а население будет голосовать именно за тех кандидатов, на которых ему укажут «богатые дяденьки», либо бандиты, либо государственные чиновники. И ни о каком там свободном волеизъявлении никто не вспоминает. А такие депутаты нужны финансовым группам, олигархам, да тем же преступным группировкам для того, чтобы те «курировали» важнейшие отрасли экономики и, если угодно, местной политики.
При чем здесь химкомбинат? Савельев его назвал той капелькой воды, в которой, образно говоря, отражается океан. Малая модель, где в «подковерной», а то и в открытой битве схватились, можно сказать, взаимоисключающие интересы финансовых группировок, осуществляющих строительство капитализма «на просторах Родины чудесной», как пели еще, кажется, совсем недавно…
Поначалу противостояние было, по словам бывшего директора, более-менее цивилизованным. Одни скупали акции, другие их продавали, создавались «пакеты влияния», но все эти акции не оказывали явного давления на экономику предприятия. Это было понятно и естественно — собственник хочет большей отдачи от своей собственности. И собрание акционеров, среди которых были как работники комбината, так и люди, не имеющие к нему прямого отношения, проводило правильную, в общем, политику — нужную обществу и полезную государству.