Тяжелое было время, и на директора оказывалось невероятное давление, ему сулили «золотые горы», если он разрешит использовать свободные якобы площади под частные коммерческие интересы. Но Камшалов стоял твердо. Он верил, что к комбинату, построенному, в общем-то, и его руками, снова вернется былая слава. Не может бардак в стране, спровоцированный ее правительством, длиться вечно!
Веря в это, Сергей Николаевич и сам скупал акции у бывших акционеров, покидающих предприятие. И к тому моменту, когда продукция комбината оказалась все-таки нужной государству и в производство потекли и бюджетные, и спонсорские средства, Камшалов владел почти сорока процентами акций.
А затем случилось несчастье. Тяжелый труд и нервная обстановка на комбинате неожиданно обострили его болезнь. По словам Камшалова, он прозевал «точку возврата» и теперь вынужден был расплачиваться за собственное невнимание к своему здоровью. Сделали операцию, потом — другую, но все было бесполезно. Повлияла, естественно, на течение болезни и смерть супруги. Трудно было держаться, но этот мужественный человек избегал постели и спокойного, щадящего режима. Оттого, верно, на городское кладбище за его гробом пошла половина города…
Не успела осесть земля на могиле, как на Анастасию Сергеевну обрушился шквал самых заманчивых предложений. Единственная наследница, она владела, по существу, теперь всем комбинатом. И столько противоречивых и антагонистических интересов столкнулось над нею, никогда не имевшей даже понятия о том, что такое конкурентная борьба и как выглядит пресловутый «оскал капитализма», что ей, тогда еще незамужней девушке, стало страшно за себя.
Ну, насчет замужества — не проблема. Ей потребовался серьезный и сильный спутник в жизни. И такой быстро нашелся. Но его интересовали, как она поняла, опять же только деньги. В результате брак скоро распался, к счастью, без последствий.
Но потом Настю начали осаждать юристы — каждый со своим заманчивым предложением немедленно, причем абсолютно бескорыстно, начать вести ее дела. По совету старого друга отца, недавно погибшего от руки убийцы, Анатолия Юрьевича Трегубова Настя взяла себе юриста — того, кого порекомендовал дядя Толя. Но теперь и его нет. Нет, юрист-то есть, и именно он начал уговаривать ее избавиться от принадлежащих ей акций. По его словам, такой шаг воистину гарантировал ей всю дальнейшую жизнь безбедное и беспечное существование.
Сперва он свел ее с Юрием Петровичем Киреевым — Настя еще с отцовских времен знала этого удачливого директора «Кубаньцемента», с которым постоянно имел дела Сергей Николаевич. Тот предложил за ее пакет акций баснословную сумму. А она, не давая своего согласия, обещала подумать, как и советовал юрист…
Тут Настя вопросительно уставилась на Володю, но тот отрицательно замотал головой, показав движением ладони, что сумма в огласке не нуждается. Настя улыбнулась и продолжила.
Но неожиданно ее юрист сменил тактику. Однажды он представил ей второго претендента на ее ценные бумаги. Им оказался родной дядя Юрия Петровича — Семен Васильевич, который долгое время жил не здесь, в городе, хотя имел роскошную квартиру в центре, а в Москве, где исполнял должность постоянного представителя администрации края при Правительстве Российской Федерации. Говорили, что вообще-то он постпред при самом президенте, но Настя видела его официальные документы. Суть же, однако, была в другом. Этот Семен Васильевич являлся гендиректором «Кубаньэнерго» и владел корпорацией «Планета», которая также имела общие интересы с химическим комбинатом. Тут, в городе, все переплетено настолько, что даже непонятно порой, кто от кого зависит в большей степени, а кого можно считать самостоятельным и независимым. Но последних практически и не сыскать…
Короче говоря, поскольку Настя не дала Юрию Петровичу окончательного и твердого ответа, то она вполне могла воспользоваться предложением его дяди. Тем более что он сразу предложил сумму, в полтора раза превышающую ту, о которой говорил его племянник. Ну какие могли остаться сомнения?
Причем перевод денег на любой указанный ею счет или на несколько, как Насте будет угодно, осуществит известный в городе банк «Марс», который является филиалом знаменитого на всю страну московского Коммерческого банка.
Вместе с юристом и Семеном Васильевичем Настя посетила «Марс». В банке с ней доверительно побеседовал обаятельный управляющий, который подтвердил условия Договора о продаже и покупке акций, добавив, в свою очередь, что в их приобретении крайне заинтересован известнейший российский бизнесмен, который и инициировал эту многомиллионную сделку. После некоторого Колебания, но, взяв с Насти слово, что та не станет афишировать имя покупателя, достаточно сослаться на Семена Васильевича Киреева, банкир назвал ей имя Николая Викторовича Асташкина. Конечно, она слышала о нем!
Ну что ж, значит, так тому и быть. После смерти отца Настя и слышать ничего не хотела о химкомбинате, который, собственно, и погубил его. Камшалов умер в пятьдесят шесть лет. Разве это возраст для мужчины? Вот то-то и оно..-.
А дальнейшее произошло фактически помимо ее участия. Настя была в первый раз в Париже и там открыла себе счет в «Лионском кредите». Оказалось, что его филиал имеется и в Москве, что было очень кстати. На ее счет в этом международном банке, а также и в самом «Марсе», были переведены крупные суммы за проданные акции. У кого они сейчас, ее не интересовало.
Сделка законна, и теперь она получила возможность превратить огромное и безвкусное помещение в хорошо обставленную, устраивающую ее квартиру. Все дальнейшее покажет время.
Последнюю фразу Настя произнесла со значением, пытливо поглядывая при этом на Володю. Так она назвала его, поднявшись из постели, и только так собиралась называть в дальнейшем.
«Поремский, — строго предупредил себя Владимир, — срочно делай выводы!»
Все ему было понятно. Неясным оставалось, к сожалению, главное: стрельба-то все-таки из-за чего началась? В том, что Настя сказала правду, он почему-то не сомневался. Но это обстоятельство только усиливало его подозрение, что вряд ли причиной кровавой разборки могло стать противостояние дяди и племянника Киреевых. Что-то здесь не сходилось! Ведь они же рядом стояли на похоронах Анатолия Трегубова.
Нет, тут всё сложнее, но Настя наверняка об этом даже не догадывается.
И тут он подумал о том, что ему пора сматываться. Ведь они же со Светой собирались сегодня встретиться. Не хватало только натолкнуться на свою вчерашнюю подружку у подъезда. А интересно, о чем они будут рассказывать друг другу? Вот бы послушать!
«Есть же у тебя совесть, Поремский? — снова строго обратил он свое внимание на несуществующую абстракцию. — А если есть, то что ты сидишь? Чего ждешь? Беги, пока они тебя не изловили и не устроили публичных разборок! В этом южном городе женщины слишком эмоциональны…»
Турецкий смеялся, слушая рассказ Поремского. И, может, впервые его словно укололо странное чувство, похожее на ностальгию по себе любимому — такому же, как Володька, молодому, отчаянному и нахальному. Но также, как почти полтора десятка лет назад, бесшабашность поступков тут же подверглась сухой логике анализа — все ли было сделано в пределах необходимости и нет ли здесь некоего самообмана, продиктованного эмоциями момента?