Солонин, полулежа, как и обе дамы, на мягком ковровом диванчике с подушками под локтями и за спиной, видел, что Наталье действительно интересно и весело — причем искренне. А Оксана то ли от возложенной на нее ответственной миссии, то ли снова от прилива ревности — уж очень откровенно симпатизировала Солонину Наталья — начала набираться. И к концу обеда, плавно перетекшего в ужин, ей хватило разума, а возможно, и силы воли, чтобы не выказать при посторонних свое «эго», а тихо засопеть от избытка впечатлений.
Вот так, сонную, вынес ее наружу Виктор Солонин и уложил на заднем сиденье своего «мерина».
Наталья, которая заявила, что сегодня ее день, решила отправиться к Солонину в гости и там довершить начатое так неожиданно приятное знакомство.
Она удивилась, как это может холостой мужчина так здорово и просто устроить свою жизнь. Ничего лишнего, а то, что им оказалось, было напоминанием о каком-либо значительном для хозяина событии. Как и фотографии, на которых она стала рассматривать неизвестных ей мужественного вида молодых людей в камуфляже или просто в пляжных одеяниях.
— Кто они? — с неподдельным интересом спросила она, указав на групповой снимок, на котором были запечатлены двое темнокожих — юная женщина и молодой накачанный мужчина с широченной белозубой улыбкой в пол-лица, а также другие люди, один — явно азиатского происхождения, и среди них — он, Виктор. — Какие прекрасные лица!
— Ну, вот эта красотка — снимок сделан в середине девяностых — сейчас занимает пост заместителя генерального прокурора Соединенных Штатов Америки… Другие — тоже нечто в этом роде. А вот этот человек сейчас распутывает одно из тяжелейших уголовных дел, связанных с убийствами многих людей и в немалой степени является моим учителем — он первый помощник нашего генерального прокурора. Да, любопытная публика.
— А… как вы оказались все вместе?
— Нас учили. Вот он, Саня, и учил. В числе других. — Солонин так обаятельно улыбнулся, что Наталья вконец растаяла.
Она даже вспомнила о своей подруге, которую они вдвоем с Виктором, внеся в квартиру, сразу уложили на широкой тахте, аккуратно раздели и укрыли пледом.
— Как она там? — вроде бы забеспокоилась Наталья, порываясь пойти и посмотреть.
— Нормально, она поспит, и с ней будет все в порядке. Но вот что мы будем делать с вами?
Вид у него при этом был настолько серьезный и озабоченный, что Наталья расхохоталась.
— Не берите в голову. Давайте, Витя, еще посидим. Я бы чего-нибудь выпила — лучше крепкого, чтобы не расслабляться. Коньячку какого-нибудь.
— «Хенесси» подойдет? Или лучше армянский?
— Какие мы!.. — протянула она с шутливым уважением. — Скажите честно, а у вас с ней правда больше ничего нет?
Он понял вопрос.
— Я бы не хотел врать. Иногда случается. Но… как бы сказать? Наверное, это больше детская дружба, сложившаяся в период полового созревания нас обоих. Как вам такое объяснение?
— Вполне устраивает. А давайте перейдем на «ты»?
— С огромным удовольствием!
Наталья заметила, как у Солонина даже заблестели глаза.
— Но для этого нам следует выпить на брудершафт и поцеловаться, знаете? — добавила она уже со значением.
— Слушаюсь, мой генерал!
Рюмки звякнули, опустели, поцелуй оказался, вопреки обычаю, затяжным, как хороший прыжок с парашютом, а объятья настолько тесными, что, когда пришло время разжать их, они оба совершенно запутались, кто кого крепче держал и за что конкретно.
Ну а после этого оставалось только закрепить еще раз моментальный переход на «ты», но так, чтобы это местоимение в дальнейшем могло только срываться с губ, да и то со стоном, типа «ой, ты!», «ну, ты!», «ах, ты!» и так далее, и уже фундаментально — до тех пор, пока спала сном праведницы «подруга детства и периода полового созревания» Оксана Ромова.
Вышколенный самодисциплиной, Солонин проснулся, естественно, первым. Работа не ждала.
Удовлетворенная Наталья была ласковой кошечкой и, судя по ее поведению, не чувствовала никакого раскаяния либо вины своей по отношению к подруге. Не надо было отключаться раньше времени. Если по правде, размышляла Наталья, то любовь можно было сотворить и втроем. И это было бы еще острее. Но к этому никто не мешает подойти позже. Во всяком случае, она ничуть не жалела, что послушалась и на этот раз своего инстинкта. Ей ведь необходим бывает не просто мужик, а с особинкой, от одного вида которого или только от его прикосновения к твоему телу дух захватывает. Вот такой ей и достался на сегодняшнюю ночь, и уж она постаралась взять все, что только могла, показать все, что умела, и даже то, о чем грезилось в воспаленных страстью мечтах. «Уф, — могла она теперь с наслаждением сказать себе самой, — кажется, удалось! Но как долго я к этому шла…»
Не знал еще Солонин об этих мыслях, зародившихся у обласканной им женщины. Но если бы даже и знал, то в его ближайших планах ничто бы все равно не изменилось.
Где и когда бывают самые откровенные разговоры? Да на кухне, рядом с утренней рюмочкой, с первой сигаретой и после глотка горячего кофе. В те минуты, когда тело еще переживает безудержные восторги минувшей ночи, а мысли укладываются в стройные и обязательно мудрые фразы, достойные быть запечатленными на вечных скрижалях. Тогда и появляется повод поговорить по душам, так, чтобы у собеседника или собеседницы не возникли опасения, что тебя провоцируют, что-то выпытывают и собираются сделать твои сокровенные знания достоянием толпы, до которой тебе в данный момент решительно никакого дела нет.
Солонин плавно перевел мечтательный разговор-воспоминание о ночных подвигах в плоскость размышлений о тщетности человеческих достижений в области создания материальных ценностей, о ненужности и глупости конфликтов на почве того, кто больше прав в бизнесе или кому больше должно достаться. И особенно противно это бывает, когда в эту бездонную пропасть человеческого тщеславия — и ничего другого! — бросается бездумно все то, что составляет нашу истинную жизнь — жизнь тела и души… Обидно и горько…
Новая рюмочка и ловкая подсказка, которая любому показалась бы всего лишь как согласие с только что сказанным твоей, еще недавно поистине неутомимой партнершей, заслуживающей немедленной награды, и еще, и еще, привели к тому, что у женщины сами по себе раскрылись «кингстоны души» И они охотно приняли в себя волны искреннего сочувствия, глубокого и проникновенного понимания, предлагающего излить наконец душу и освободиться от навязчивых и, возможно, болезненных воспоминаний.
Короче говоря, Солонин создал атмосферу той полной свободы и доверительности, при которой Наталья просто уже не смогла бы отказать себе в изысканном и отчасти болезненном наслаждении покорябать собственными пальцами хоть и давнюю, но не зажившую рану…
История эта произошла еще год назад, когда два дружка-приятеля — они дружили со студенческих времен, хотя учились в разных институтах — один в институте горного дела, под Москвой, а другой — в нефтехимическом.