— Подарок, — сказал тот, неохотно снимая часы. — Богдан подарил. Никаких батареек не надо. От ходьбы, слышь, заводятся. Идешь себе, рукой машешь…
— С чего это он такой добрый? — спросил Тихонов, протянув за ними руку.
— В знак признательности, — пояснил Трофим. — Менты ваши хотели его замочить как сообщника. Чуть его не пристрелили, если б я не подоспел. Вы ж Игната себе приписали.
— Ого! — Тихонов взвесил часы на ладони и присмотрелся к ним повнимательнее. — Видел я эту фирму в качестве вещдока, когда брали Барыгу с его бандой… Точно, год назад, такие же.
Он приложил их к уху, послушал, потом вернул Трофиму.
— Богдан твой — это ладно, с ним разберемся, — продолжал он. — А вот с Померанцевым — проблема. Копает, как крот. Еле успели из-под него Осокина утащить. Уже расколол, можно сказать, хорошо — Илюха проследил. Что теперь делать, прямо не знаю… А ты как считаешь?
И выразительно посмотрел на Сабурова.
— Не понял! — удивился тот. — Хочешь и меня в это вмазать? Ты, Ген, кончай! Я же говорил: не губернаторское это дело! Ты меня, Гена, извини, но если не можешь одному проку роришке баки залить…
— Кстати, звонил он мне сегодня, — неохотно сказал Тихонов. — Просил меня и нашего прокурора о срочной встрече. Понятно, по какой причине…
— И что? — спросил Сабуров.
— А ничего. Буду там валить на плохое финансирование, типа, разбегаются опытные кадры… Вот и Осокин куда-то пропал. — Он снова посмотрел на часы. — Кстати, этот покойник, уходя от нас, говорил, будто Померанцев этот — пиявка. Или бульдог. Вцепится, и не оторвешь.
Трофим понимающе крякнул, потом сочувственно вздохнул.
— А я вот не знаю, что мне с журналистом делать, — пожаловался Сабуров Тихонову, когда тот встал из-за стола, чтобы уйти. — С этой Прошиной о чем-то говорил и в номер ее к себе приводил, Сема докладывал.
— А Сема всем докладывает, — пожал плечами Тихонов. — Да что она-то, Прошина, могла знать? Настоящие бумаги были у Треневой. У нас в управлении сперли, ей передали…
— И даже знаешь, кто спер? — спросил Саба.
— Знаю, — мотнул тот головой. — Но я ж не буду сейчас хипеж поднимать, ах, мол, украли компромат на нашего уважаемого кандидата в губернаторы… — Он подмигнул Сабурову. — Меня твои почитатели разорвут. Вот выборы пройдут, я со всеми разберусь… Ну я пошел, да?
— Слушай… — Сабуров тоже встал, чтобы проводить его до двери. — А может, они вовсе пропали, а? Бумажки эти. Что-то нигде не всплывают. Вроде пора уже.
— Запомни: такие бумажки не пропадают, — сказал Тихонов. — Они обязательно всплывут. Рано или поздно. До выборов или после. Для тебя лучше — поздно. И после.
— Ну дай-то Бог, дай-то Бог… — Сабуров истово перекрестился на икону.
— Лучше скажи: не дай Бог, если я получу санкцию на твой арест, — негромко сказал Тихонов, наклонившись к его уху. И засмеялся, хлопнув будущего губернатора по плечу. — Это я пошутил… Слушай, а пусть твои пацаны подкатятся к журналюге, типа, как там со статьей, и пусть он им про свои творческие планы по-хорошему расскажет. А они ему срок — до вторника. А?
— Да надо бы… — вздохнул Сабуров, прикрыл дверь и сел на место.
— Тебе, кстати, на телевидение пора собираться, — напомнил Трофим, взглянув лишний раз на свои швейцарские, что доставляло ему удовольствие. — Там как раз наш мордодел ошивается, тебя ждет. Ты выступишь, а мы посмотрим. Галстук, слышь, не забудь. И сначала посмотри, что он там тебе на бумажке написал. Все-таки молодой, первый раз, особенностей нашей краевой демократии пока не знает.
Сабуров вышел из соседней комнаты одетый в серый костюм, который едва на нем сходился, а пестрый галстук съехал в сторону.
— М-м? — Он вопросительно посмотрел на Трофима. — Чего уставился? Что не так? Да ты говори, не бойсь.
— Все б ничего, но больно у тебя морда испитая, — честно признался Трофим. — Кирпича пока не требует, но тебе бы сделать хороший массаж после ванной. Светка нашим пацанам морды как утюг разглаживает.
— И часто она этим занимается? — подозрительно спросил Сабуров.
— Кончай, — сказал Трофим. — Отелло, мать твою так. Другим свою девку подкладываешь, а своим жалко?
— И что еще она им массирует? — продолжал допрашивать Саба, поглядывая на с<?бя в зеркало и поправляя галстук. Потом цокнул языком и поковырял мизинцем в зубах возле золотой фиксы.
— Зря намекаешь, — сказал Трофим. — Светка себя блюдет. А если какой пацан попросит сделать перед свиданкой эротический массаж, посылает его куда подальше.
— Некогда мне массаж устраивать… — сурово сказал Саба, надевая свой длинный кожаный плащ. — Пошли.
Они вышли из здания, и сразу же их окружила толпа с плакатами и лозунгами: «Сабурова — в губернаторы!»
— Коля! — кричали ему с разных сторон. — Держись, мы с тобой!
— Вот он, молодец наш! Вот кто наведет порядок! — кричали какие-то старички, увешанные орденами и медалями. Некоторые вытирали слезы.
Одна старуха всех растолкала и прорвалась к народному любимцу и будущему губернатору, не выпуская из рук грязных матерчатых сумок, набитых пустыми бутылками.
— Коля! Родной! Дай я тебя расцелую! — заорала она. — Горюнова я, Клавдия Васильевна! Не узнал? Христом Богом за тебя молюсь каждый день!
И бросилась к нему на шею, попытавшись обхватить руками, но поскользнулась, взмахнула руками, отчего Сабуров получил сильный удар сумкой по виску. Он охнул, присел, схватившись за скулу, и подоспевшие телохранители тут же отшвырнули ее в сторону, так что она грохнулась на ступеньки, разбив все банки и бутылки, какие у нее там были, потом упали еще чьи-то сумки с бутылками и банками, и смесь постного масла и варенья стала растекаться у всех под ногами, и люди, скользя, хватались друг за друга, чтобы не упасть.
— Тебя кто подослал! — орал над виновницей какой-то старик, размахивая палкой. — Ты на кого руку подняла, соображаешь?
— Ермилыч! — чуть не плакала она. — Совсем ослеп? Да это ж я, Горюнова Клава, про Москву вам рассказывала, когда ночью здесь дежурили… А после меня муж сменил. Петр Прохорович!
— Ты. Клавдя, что ли? — удивился старик. — Ты ж покалечить могла, дура старая…
Она ответила ему что-то, причитая от боли, и он наклонился, чтобы помочь ей подняться. Сабуров сделал еще несколько шагов вниз, и вскоре толпа закрыла ее, сидевшую на ступенях, и старика, ее поднимавшего, так что будущий губернатор больше ее не видел.
Теперь другие совали своему избраннику книжки и листки бумаги, прося автографы, но Сабуров, морщась от боли, только мотал головой, пробираясь к машине.
— Психи! — выдавил из себя, сев наконец в машину. — Уроды…
— Уродами будут после выборов, — уточнил Трофим, севший рядом. — А сейчас это твои голоса.