— По технологии сама знаешь, что надо. Какая разница, чем людей травить, а у меня хоть ребенок будет чай с молоком пить! Он уже прозрачный весь за зиму стал!
Таким образом, не только разработчики «добавок», но и сами производители вносили коррективы в технологию производства.
В дальнем от работников углу, у самого выхода из ангара, стояли баки с отходами. Рядом с ними курили сотрудники подпольного цеха: на улицу до окончания рабочего дня выходить было нельзя. Мало ли какому шальному военному приспичит мимо проходить — вопросами замучает. Да и вообще — береженого Бог бережет. Обедали за теми же столами, за которыми работали. По сигналу Ибрагима «фармацевты» доставали из сумок завернутые в промасленную бумагу бутерброды или стеклянные банки с каким-то месивом и без удовольствия, только чтобы поддержать силы, поглощали эту немудреную снедь. Биотуалет, который чистили раз в несколько дней, располагался рядом с отходами.
— Вы у меня еще и курить бросите, еще спасибо скажете! — похвалялся Ибрагим. В самом деле, невозможно было долго находиться рядом со зловонными баками. Молдаванин Игорь, куривший скорее не потому, что ему очень хотелось, а чтобы сделать себе очередной перерыв, старался незаметно отойти от баков поглубже в помещение. Иногда у него это получалось, а однажды он даже стряхнул пепел в открытую коробку с костной мукой.
— Что ж ты делаешь! — закричала на него Зухра.
— А, ничего, перемелешь — мука будет, — беспечно сказал Игорь. Надо сказать, он единственный из работников сохранял приподнятое состояние духа, остальные целыми днями были унылы и молчаливы. Потому что понимали, что они делают, и догадывались, чем грозит разоблачение подпольного производства бесполезных и даже вредных лекарств. Но какой у них был выбор? Все фармацевты, занятые в «Параллаксе», жили в Москве и Подмосковье без прописки, на птичьих правах, и работодатель как бы даже делал им одолжение, предлагая работу по специальности и оплату… Ну, скажем так, не ниже того минимума, который необходим, чтобы не протянуть ноги.
День был будний, но для пенсионера и будний день — праздный. А в нынешнем апреле лес стоял уже совсем зеленый, снег сошел рано, и Иван Никифорович Силкин решил сделать первую грибную вылазку. Заядлый грибник, он иронически посмеивался над «ленивой молодежью», которая считает, что грибная пора в подмосковных лесах продолжается с середины июля до конца августа, и знает лишь три вида грибов — подберезовик, белый гриб-боровик да лисички. Ну и, если повезет, в урожайный год приносят из лесу одну-две корзинки опят.
Как бы не так, Иван Никифорович грибы знал и любил, рассказывал, что многие люди по собственной глупости и недоверию отказываются от вкуснейших и ценных грибов, предпочитая магазинные шампиньоны и вешенки, жаль таких.
Грибная пора пенсионера Силкина начиналась в конце, а то и в середине апреля, когда на лесных полянах и опушках сходил последний снег и появлялись первые строчки, сморчки да сморчковые шапочки, а потом уже весенние и луговые опята. В хороший год удавалось отловить краткосрочный период грибов-разведчиков — ранних маслят, рыжиков и моховиков, которые, появившись еще весной, потом пропадают, чтобы вернуться в изобилии в середине лета.
Супруга Ивана Никифоровича — Мария Александровна — увлечение мужа «тихой охотой» всегда разделяла, вот и сейчас охотно откликнулась на его предложение составить компанию. Собирались вечером, чтобы выйти из дома затемно, успеть на первую — еще пустую — электричку.
Когда собирались рано ложиться спать, позвонила Зося — жена их старшего сына. Любимая невестка. Старики были ею довольны, она регулярно звонила узнать, как дела, как здоровье, в магазин, в аптеку сбегает — и просить не надо. По дому помогала, благо жила неподалеку. Мария Александровна даже ворчала иногда: мол, не такие мы старые, сами справимся, но Зосю любила, принимала охотно. Муж ее Сашка, их старший сын, служил в северных морях на военном корабле, бывало, что по полгода дома не показывался, детей у них не было, вот Зося и скучала одна. На работу не ходила, обшивала на дому знакомых, портнихой слыла первостатейной, звали ее в ателье, но ей не нравилась бабья болтовня, обычная для таких коллективов, работа по графику и по плану, к тому же в мастерских при ателье всегда царил бардак. Дом свой держала в образцовом порядке, что совсем не трудно, когда живешь одна и у тебя маниакальная страсть к чистоте и аккуратности, а как же — она же клиентов у себя принимает. Стариков Зося любила искренне и навещала довольно часто. Вот и сейчас позвонила, узнала, что завтра те собираются до первой зорьки за ранними грибками, и напросилась с ними. Старшие Силкины, конечно, согласились, и не без удовольствия.
Вышли из дома ранехонько — в удивительно теплую апрельскую ночь.
— Ох и теплынь! — глубоко вдохнул и выдохнул влажный весенний воздух Иван Никифорович. — Ранняя весна, недолгая и непрочная. Сегодня хоть купальный сезон открывай, а завтра запросто и снег выпадет. Хорошо, что не стали затягивать.
До Курского вокзала шли пешком, метро еще не открывалось, фонари скрывались в тумане. Машин не было. Город только-только закончил свою бурную ночную жизнь и погрузился в короткий сон. Утро начнется часа через два. Вот странная жизнь в современной Москве, думали старики, в будний день на улице народу, как в выходной. По ночам до трех часов машины шумят, музыка играет, будто никто и не работает в городе, а при этом в шесть утра в метро уже не протолкнуться — первый час пик, люди едут на заводы, часто на другой конец Москвы. И то хорошо, хоть заводы не стоят и хоть кто-то работает. Вот в прежние времена попробуй праздный человек в будний день по центру города погулять, да запросто у него милиционеры документы спросят, ибо подозрительно. С другой стороны, конечно, и хорошо, что мутные андроповские времена, когда людей среди бела дня забирали из кинотеатров и магазинов по причине «прогуливания работы», уже прошли, но все же сейчас народ совсем распустился.
Несмотря на ранний час, Курский вокзал, однако, не пустовал. Тут никто не замечает даже, ночь ли, день ли. Самый неприятный и неопрятный из всех московских вокзалов, южное направление. Казалось, что некоторые люди тут просто живут, причем годами — с мешками, детьми и привычкой к мелкому воровству и попрошайничеству, что на взгляд Ивана Никифоровича было одно и то же. Прожив долгую и трудную жизнь, он с трудом привыкал к новым реалиям и к новым понятиям — что такое хорошо, а что такое плохо. Жить честно, трудиться не только на свой карман, но на благо страны и всех людей — вот его принципы, над которыми современная молодежь может только посмеяться. Сейчас всем лишь бы урвать кусок — а на других наплевать, вот какая жизнь пошла.
А эти «вокзальные»… слов даже нет, и ведь милиция не гоняет, наверняка свою копеечку с них имеет. Конечно, есть ведь законы, но кто же их соблюдает. А тут целыми деревнями безо всяких документов живут — и ничего.
Зося брезгливо передернула плечами, разглядывая многодетную семью то ли цыган, то ли просто каких-то чернявых южан, одетых в рванье, спавших прямо на бетонном полу, положив голову на огромные клетчатые баулы.