— Что вы говорите! И чем же это я сумел заслужить его внимание?
— А то вы не в курсе! Ишь, хитрец! — и сказано было так, будто ей известны какие-то тайны, которые ее муж и Александр Борисович тщательно скрывают от всех прочих. — Но вам-то это простительно, вы ведь в нашей компании впервые. Ничего, скоро привыкнете… А что, Саша… можно, и я стану звать вас по-свойски?
— Вам, Лерочка, позволено все, что угодно, — прямо-таки расплылся в сплошном благожелательстве Турецкий. — Называйте, как хотите, как в голову придет. В ваших устах любое слово кажется песней.
— Батюшки, что делается! — восхищенно покачала она головой, обеими руками поправив тщательно уложенную прическу и демонстрируя при этом изящную линию рук. — А я здесь, в нашей деревне, уж и позабыла, как они звучат, эти мужские комплименты! Вы, оказывается, очень опасный человек! Наверняка от вас можно ожидать всяческих приятных неожиданностей, да?
«Господи, и эта еще… Да чем тут вообще мужики-то занимаются? Или даже интимную свою обязанность они переложили на собственных охранников? То-то ж при виде нового мужика у баб потихоньку едут крыши…»
Турецкий, конечно, не обольщался, но уже с начала застолья прямо-таки физически ощущал на себе давление разгоряченных женских взглядов.
— Нет, Лерочка, опасности я никакой не представляю, тем более для такой прекрасной женщины, как вы.
— Да? И вы считаете это обстоятельство поводом для особой гордости? — с иронией хмыкнула она.
— Можно, я вам сознаюсь кое в чем запретном? Но вы никому об этом не скажете…
— Ну, разумеется! Только говорите тише, а то на нас начинают обращать внимание.
— Хорошо, вообще, я мог бы нашептать и на самое ушко, но боюсь, что такой демарш с моей стороны сочтут слишком уж интимным… — Он вздохнул. Почувствовал, как сдержанно вздохнула и она. Тогда Турецкий все-таки склонился к ней ближе и, придав лицу индифферентное выражение, зашептал: — Когда я был молодым, возможность добиться вашей взаимности почел бы за честь. И высшее наслаждение. Но с тех пор в жизни, я имею в виду свою, появились некоторые принципы, отступать от которых мне было бы непростительно. Хотя иногда хочется чрезвычайно. Ну да, слаб же человек! Так и течет его героическая биография между «хочется» и «нельзя».
— Любопытная исповедь… Но я где-то слышала, что если очень хочется или, как ты заметил, чрезвычайно, то ведь можно, не так ли?
— Они подобны влажному хрусталю — такие ясные и зыбкие глаза твои!..
— Это стихи?
— Нет, это впечатление от вашего взгляда, Лерочка.
— Да? А мне показалось, что мы уже на «ты»? Вечно я тороплюсь… Вам левый бок, простите, не жжет?
Турецкий посмотрел налево, увидел напряженный взгляд Олечки, взял ее руку, легонько поцеловал самые кончики пальцев, отпустил и повернулся к хозяйке:
— Пожалуйста, напоминайте мне время от времени о моих мужских обязанностях за столом, а то я вовсе потеряю голову.
— Ска-ажите, какие мы!.. — кокетливо протянула Валерия. — Ну, а как же насчет «ты»?
— По большому счету, требуется сначала выпить на брудершафт. Поцеловаться. Но такой шаг с моей стороны будет определенно расценен как наглая фамильярность. А мне не хотелось бы ставить… тебя в двусмысленное положение.
— Молодец, хорошо придумал. Продолжай в том же духе и обязательно добьешься удачи. Впрочем, вероятно, тебе уже не привыкать, да? Ты всегда добиваешься того, чего желаешь?
— Если бы в качестве почетного приза за удачу оказалась ты, я бы ни за что не отказался от участия в гонках. Но…
— А что тебя в данном случае не устраивает?
— Твой сосед справа, который подчеркивает нашу с ним старую дружбу при всяком удобном случае. И я совсем не возражаю, напротив, мне приятно находиться в вашей компании вот так, в застолье. О большем пока ничего сказать не могу, поскольку не готов принимать какие бы то ни было кардинальные решения. И потом, Лерочка, не будем забывать, что я — государев человек, что уже само по себе налагает определенные, довольно жесткие обязанности. Поболтать, потрепаться — одно, а вот крутые решения — совсем другое. Как бы мне не разочаровать твоего мужа…
— У меня потом будет к тебе один вопрос… Нет, не сейчас, — добавила она, заметив его нетерпеливое движение. — Я хотела сказать, что у тебя очень милая жена. Она умная женщина.
— В каком смысле?
— В том самом, в котором должна быть умной жена такого человека, как ты.
— Ты, вероятно, подразумеваешь мой образ жизни?
— Вера все сделала, что требовалось? — ушла она от ответа, но так, что он был уже и не нужен.
— Ах, ты вон о чем? Да, она прекрасная массажистка.
— И только? — Лукавая улыбка скользнула по ее губам. — Тебе, вероятно, предварительно достаточно популярно объяснили, что стесняться не следует? Главное, чтоб пошло на пользу, верно?
— Если рассуждать только о пользе, можно ведь очень далеко зайти…
— А кто мешает?
Она с напряженной теперь усмешкой положила ладонь на руку Александра, чуть сжала пальцами, будто скрепляя тайный договор, а потом незаметно и как бы нечаянно скинула ее со стола, да так неловко, что рука Турецкого совершенно непроизвольно оказалась на колене Валерии. Он хотел извиниться, но женщина неожиданно ловко закинула ногу на ногу и поймала его будто в капкан. Продолжая мило и непосредственно улыбаться и глядя в сторону, она вцепилась в его запястье и медленно, с нарастающим вожделением, потянула его ладонь по своему обнаженному бедру, по горячей и бархатной коже.
Турецкий вспомнил, что, когда садились за стол, невольно обратил внимание на необычное платье Леры. Оно было сделано из широких и длинных, пестрых, азиатской расцветки, лент, при ходьбе весьма смело и заманчиво открывавших загорелые и, оказывается, идеальные в сексуальном плане ноги хозяйки. А когда она садилась и он помогал ей придвинуть стул ближе к столу, ну, тут можно сказать, вообще наступил момент полного отпада. Ее появление в таком виде было тем более неожиданным, что до этого Александр Борисович видел Валерию все время озабоченной, даже хмурой и, безусловно, чем-то недовольной. Это отметил, кстати, и ее супруг. А неброское длинное домашнее платье делало ее старше своих лет, что Валерии вовсе не шло. В таком же обличье сердитой буки она отправилась вместе с Ириной и Ольгой купаться в аквапарк. Но теперь-то совсем другое дело! Серая гусеница волшебным образом обернулась восхитительной бабочкой! Конечно, она тоже не могла не увидеть засиявших от восхищения глаз гостя. И как же, интересно, реагирует женщина, когда заметит подобное? А вот так и реагирует… Так что пожинай, Турецкий, плоды собственного недомыслия.
— Ну, девки, — пробормотал сквозь зубы Турецкий, чтоб услышала одна Валерия, — да вы тут, похоже, совсем уже осатанели… вас лечить надо… срочно… — И он стиснул пальцами то, на чем остановилась рука.