Турецкий отрицательно покачал головой.
— Вам будет интересно…
Вообще-то, Александр Борисович что-то где-то слышал, но просто не придал значения. Тем более что случай тот был известен, о нем в разных газетах писали, даже, кажется, по телевидению что-то показывали. В передачах об экстриме, или о катастрофах, или еще о чем-то. Но когда Сан Саныч начал рассказывать, Турецкий сразу вспомнил. Но слушал, не перебивая, потому что одно дело, когда ты, скажем, читаешь репортаж, наполненный непосредственными впечатлениями пусть даже грамотного журналиста, и совсем другое, когда о том же самом тебе рассказывает специалист, сам не раз переживавший в жизни подобные ситуации…
Ну да, это был тот самый случай, когда два новейших истребителя, задев друг друга во время показательных выступлений, вспыхнули и стали разваливаться в воздухе, а Мазаев «выскочил из-под крышки гроба». Так писала пресса во всем мире, восхищенная подвигом летчика.
Еще с детства, со знаменитого фильма «Небесный тихоход», знал Турецкий, что летчики умеют «разговаривать» руками, что они могут изображать такие сложные воздушные фигуры, «закладывать» такие виражи, какие и словами-то невозможно описать. Вот все это и продемонстрировал, причем с полным блеском, Сан Саныч, показывая, что произошло над аэродромом, где сидели, наблюдая за демонстрацией высшего пилотажа, тысячи людей. Да, никто тогда не пострадал, ибо произошло чудо: самолеты столкнулись в стороне от зрителей. А случись это над головами людей, как недавно во Львове, когда рухнувшая «сушка» в буквальном смысле смела около восьми десятков человек? А сколько было других подобных случаев?
В тот раз, воспользовавшись единственным шансом из тысячи, Алексей сумел покинуть самолет, правда, наутро проснулся седым. Без преувеличения.
— Вы же понимаете теперь, что профессионал такого уровня, как Мазаев, ошибки совершить не мог. У нас ведь как считается? — Сан Саныч снова нацепил очки, пошарил среди бумаг на столе, нашел исписанный крупным почерком листок. Вот я тут пишу… «Решение покинуть самолет принимается летчиком лишь тогда, когда он сам видит, что все попытки спасти машину, дотянуть до посадочной полосы исчерпаны. То есть он борется за самолет до конца. Даже если „земля“ приказывает оставить машину, он все равно медлит, надеясь посадить ее, сохранить. Ведь только в этом случае специалисты смогут точно установить причину аварии. А еще все мы, как это ни покажется странным, боимся, что найдутся чиновники, которые обвинят нас в непрофессионализме и, не приведи Господь, в трусости…» Это я для одной газеты готовлю… Интересуются. Да, скажу я вам, Сан Борисыч, иному легче погибнуть, чем обрести нехорошую славу.
— Но ведь даже ваш личный опыт…
— А что опыт? Ну вот испытал я на штопор более двух десятков типов самолетов, говорят, установил даже в этом смысле мировой рекорд. Думаете, каждое следующее испытание — это повторение пройденного? Одно и то же? Никак нет. Всякий раз заново.
— И страшно? — вырвалось у Турецкого.
Сан Саныч странно улыбнулся, шевельнул кончиками губ — или это у него тик? — взглянул на гостя поверх очков и издал звук, напоминающий «хм».
— Вот я вам скажу про своего старшего друга и в определенном смысле учителя. Сергей Николаевич Анохин… может, слышали…
— Еще бы! Человек-птица! Летчик номер один! — с восторгом сказал Турецкий.
— Верно, — снова хмыкнул Сан Саныч, — так мы его звали. А вы знаете, он однажды сознался, что с детства страшно боялся высоты. Да-да! Представляете? Он и высота! Это ж почти синонимы. И тем не менее. Так что он придумывал? Он еще мальчишкой лазал на фабричную трубу. Позже, уже став летчиком, цеплялся ногами за карниз четырехэтажного дома, где жил, висел вниз головой, словно на «шведской стенке». На мосту через Пахру висел на одной руке, пока она не начинала неметь. Тогда хватался за металлическую ферму другой рукой и продолжал висеть. Я его спросил однажды, вот как вы сейчас у меня… Знаете, что он ответил? Не поверите! — рассказчик засмеялся. — Говорит: почти нет.
— И это вы боитесь чьих-то обвинений в трусости? — Турецкий кивнул на рукописный текст, который все еще держал в руке не менее знаменитый, чем Анохин, и тоже легендарный летчик-испытатель.
— Что вам сказать?.. — Он отложил листок и снова стал шарить под бумагами, пока не достал небольшую книжку в потрепанном черно-красном супере, с серебристой стрелой самолета. Раскрыл ее, полистал, наконец сказал: — Вот… А написал ее мой старый друг лет сорок назад… Андрюша Меркулов, ныне покойный. — Сан Саныч легонько помахал у виска ладонью, не то приветствуя, не то прощаясь. — Мы с ним одного поколения. И я, как старый теперь уже человек, чаще смотрю в прошлое, нежели в будущее. Это естественно. Помню, частенько встречались у Андрея в Жаворонках, на конном заводе, где он жил. Там у него мы все частенько собирались. Какие рассказы! Какие байки! А он потом книжки писал… о нас же. — Он ностальгически ласково усмехнулся. — Да, так к чему я это все? Послушайте… — И он стал читать отчеркнутый ногтем абзац. Давно уже отчеркнутый, это было заметно. — «Мы рано научились презирать трусость… Мы рано поняли, что трусость, как и мужество, бывает разной, и хуже всего та, что не сразу заметна, — трусость перед жизнью вообще. Боязнь большой борьбы за дальние цели, боязнь самостоятельности, обыкновенной ежедневной работы, без которой нет никакого настоящего дела, боязнь лишений, войны или боязнь потратить себя целиком на дело. Боязнь смерти. Или честности, которая легко не дается. Или правды о самом себе, которая не всегда бывает приятна…»
Сан Саныч задумчиво захлопнул книжку, положил на стол. Посмотрел на Турецкого и как-то огорченно покачал головой.
— Я много летал на Севере. Слышал там мудрые слова. «Среди собак, как и среди людей, кусаются только трусы…» Да. Ну, ладно, что-то меня потянуло не совсем туда. Вам это все должно быть скучно и неинтересно.
— Ну что вы! Напротив!
— Но вы ведь не для того приехали, чтобы слушать старческую болтовню. У вас проблема, которую требуется решить. Вот и давайте ее решать. Итак, причин для аварии самолета может быть великое множество. В том числе даже роковые, на которые так любят ссылаться те, кто не способен ничего объяснить толком. Ни себе, ни людям. Причем, заметьте, все они, как правило, очень серьезные и грамотные люди! И высокие посты занимают. А не могут — и все. Ну вот стечение обстоятельств какое-то непонятное. То, другое, третье, а всё вместе… — Он резко стукнул кулаком по ладони. — Мы в разной степени люди суеверные. Скажем, погиб летчик. В этот день полеты отменяются. Другие бывают моменты… И, наверное, в каждом суеверии есть своя доля истины. Кое-кто, сейчас неважно, пытается объяснить причину гибели Леши Мазаева стечением роковых обстоятельств. Но это же чушь! Извините мою горячность. Какой тут, к черту, рок?! Ну, начнем с того, что Алексей был не безусым новичком, я вам объяснил это. Он был действительно выдающимся пилотом. Почитайте его личное дело, посмотрите, что он уже успел. Да и вообще, о чем тут рассуждать?..
— Может быть, самолет, мягко выражаясь, далек от совершенства? — прервал несколько затянувшуюся паузу Турецкий.