Ирина что-то тихо говорила Игорю, тот, низко склонив к ней голову, медленно кивал. Потом поднял глаза и посмотрел на Александра. И Турецкий сделал движение, будто собирался встать.
Тотчас из-за его спины возник официант с раздаточным столиком и жестом предложил выбрать напиток. Турецкий показал на водку. Остальным официант налил то, что пил каждый. Взяв рюмку, Александр поднялся, но тот же официант немедленно поставил на стол перед ним микрофон.
— Это еще зачем? — удивился Турецкий. И увидел наконец льдисто-прозрачные глаза «богини».
— У нас так принято, — не сказала, а произнесла она. Естественно, как и положено богине…
— Я сегодня видел… — начал Александр Борисович, поднимаясь и ни к кому конкретно не обращаясь, но слыша, как мгновенно повисла в огромном зале тишина, — поразивший меня портрет… Ребенок, девочка… с мудрым и проникновенным взглядом мадонны… Мы чаще всего не замечаем, не догадываемся, да, по правде говоря, не очень-то и стремимся узнать, рядом с кем живем на этой земле… Прости, девочка, что столько нас, здоровенных и сильных мужиков… не смогли… не захотели тебя уберечь…
Выпил, запрокинув голову, и сел.
Тишина длилась недолго. Заговорили за одним столом, потом за другим… и зал наполнился гулом голосов.
Официант подал мельхиоровое блюдо с запеченной рыбой под диковинным соусом, аромат которого щекотал ноздри. Турецкий надел очки, осмотрел это блюдо со всех сторон и сосредоточенно принялся за ужин.
— Фотография действительно… — сказал Ичигаев, покачивая за ножку пустой бокал. — Только мне кажется, Александр Борисович, вы не совсем правы, говоря «не захотели»… — Отодвинув бокал, он по-восточному поднял обе ладони, как бы обращаясь к Всевышнему: — «Не смогли», наверно, правильней? Хотя для мужчины это тоже обидно.
Турецкий медленно повернулся к нему и взглянул в упор:
— А кто захотел? — и резко бросил: — Вы, Арсен Гасанович? — Он выдержал паузу, отвернулся и добавил: — То-то!
— Мне показалось, что вы в чем-то обвиняете меня? — задумчиво и как бы полувопросительно, тоже после небольшой паузы, заметил Ичигаев, но при этом акцент его стал очень заметен.
— Я это сказал? — не отрываясь от еды, ответил Турецкий. — Вероятно, вам действительно показалось… Ира, настоятельно советую попробовать, превосходное блюдо. — Он пристально посмотрел на жену поверх очков.
— Да, — с почти неуловимой улыбкой кивнула она, — мне тоже нравится…
«Умница ты моя!» — одними глазами сказал ей Турецкий.
Разговоры за столом, которых как-то вроде даже и не наблюдалось, прекратились совсем. Все сидели молча, глядя перед собой. Ичигаев мрачно демонстрировал свой орлиный профиль. Его супруга время от времени шумно вздыхала и, почти ложась крупным бюстом на стол, что-то шептала Олечке. Та играла глазами, демонстрируя хмельную иронию. Похоже было, что народу требовалось продолжение. Но Турецкий заканчивал свой ужин, ни на кого не обращая внимания. Даже Ирина прекратила есть и поглядывала на него с немым вопросом: а что дальше?
Дальше? Александр Борисович положил на блюдо вилку с ножом и, повернувшись к услужливому официанту, сказал:
— Великолепно! Передайте, пожалуйста, вашему шефу мою искреннюю благодарность. Но если ему будет угоден мой совет дилетанта, я бы для большей пикантности все-таки добавил немного каперсов. И чуточку тмина. Как это делают в Алжире, вы понимаете? — Турецкий, словно заговорщик, сощурился и, соединив большой с указательным пальцем в кольцо, изобразил известный жест, чмокнул губами. — Вот тогда я вам гарантирую самый цимес! Но… это уж… на вкус. Все равно, спасибо. Ира, ты со мной согласна? — Он устремил на жену хрустально-чистый взор.
Она кивнула и опустила голову, как-то нервно прикрыв лицо ладонями. Плечи ее вздрогнули. Все посмотрели на Александра Борисовича, но он был серьезен, ни тени ухмылки. Или, не дай бог, насмешки. Он вопросительно оглядел соседей: мол, ну что же вы, ребята? Давайте ваши вопросы! Поди, за этим и пригласили?
Конечно, за этим, а за чем же еще? Не кулинарные рецепты обсуждать…
— Я предполагал… — вовсе не предположительным, а скорее утвердительным тоном начал Сеня, то есть Семен Захарович Рывкин. — Предполагал, — почему-то упрямо повторил он, — встретиться с вами завтра, в связи с… сегодняшними обстоятельствами. Но так случилось, что нам удалось, хм… пересечься именно сегодня. Я не настаиваю, может, у вас нет настроения… Но не согласились бы вы, Александр Борисович, дать нам некоторые пояснения по поводу… известного дела?
— Что, прямо сейчас? Или предпочитаете позже, за десертом? Игорь, тебе это надо так срочно?
Он посмотрел на хозяина стола и будто укололся об острый и холодный взгляд Валерии. Повернул голову к ней, но она уже занялась очередной виноградинкой.
— Простите господа, кому это надо? Вам, ближайшим друзьям и коллегам господина Залесского?
— И соратникам, уважаемый Александр Борисович, — сказал Ичигаев.
— Вам тоже, Семен Захарович? — Александр обернулся к Рывкину.
— Мы все — одна команда, — неохотно пробурчал тот.
— Приятно слышать, господа. Но тогда, может быть, и остальным, кто находится сейчас в этом зале, будет тоже интересно знать о результатах расследования уголовного преступления? Или здесь не все соратники?
— Не все, — буркнул Рывкин. — Но мы можем перейти в любой из кабинетов.
— Если желаете, пожалуйста, я полагаю, что дамы на нас не обидятся?
— Не обидятся, — довольно резко за всех сразу дам сказала Валерия. — Только постарайтесь соблюсти хотя бы элементарное приличие. Вы не на службе, и здесь не мужской междусобойчик.
«Молодец, хорошо врезала!» — Турецкий, поднимаясь, чуть подмигнул ей, но она очень постаралась «не заметить». Что, в свою очередь, заметил Александр Борисович. «Ну, Ирка, держись!» — взглядом посоветовал он жене, уходя вслед за Семой.
Кабинет, куда они вошли вшестером, оказался курительной комнатой. Мягкие кожаные диваны, кресла, низкие торшеры, полумрак, большие сверкающие пепельницы, множество сигаретных пачек на столиках — на выбор.
Но Турецкий достал из кармана собственный «Честерфилд» и закурил…
Мужчины расселись. Уставились на него в ожидании.
— Господа, объясните мне, пожалуйста, причину столь пристального вашего интереса к этому делу? Помимо чисто морального.
Они переглянулись и как бы предоставили слово Рывкину. Тот глухо откашлялся.
— Я сожалею, что не был в тот день, когда Игорь Валентинович представлял вас, Александр Борисович, моим товарищам и коллегам там, у нас дома.
— Почему сожалеете?
Рывкин немного нахмурился, видно, не привык, чтоб его перебивали. Ничего, потерпит.
— Вам тогда, как мне известно, было сделано хорошее предложение… Потому что Игорь Валентинович считает, что вы, как говорится, наш человек. — Сема, вероятно, полагал, что та гримаса, которую он изобразил, является на самом деле доверительной улыбкой. — И если это так, если он не ошибается или не выдает желаемое за действительное… Вы поймите, мы здесь все действительно свои люди…