– А что это ты про драконов так кисло? – поинтересовался Меркулов.
– Всю построенную ими пирамиду он раскрутил блестяще. В том, что это чистой воды афера, сомневаться не приходится. Однако ощущение такое, что защиту спонсируют все китайцы вскладчину. Такого букета высокооплачиваемых адвокатов не видели и Березовский с Гусинским. Между прочим, и наш друг Юра Гордеев подвизался отхватить кусочек от заморского пирога.
4
Вернувшись к себе, Турецкий набрал несколько цифр на аппарате. Послушал и, положив трубку, громко крикнул:
– Томочка!
Появилось испуганное лицо секретарши.
– Томочка, – обратился, сквозь визг дрели, Турецкий. – Спустись на второй этаж, найди Поремского, пусть он срочно зайдет ко мне. А то у него постоянно занято.
Поручения подобного рода девушка исполняла легко и непринужденно. Вскоре Владимир был у Турецкого.
– Володя, что у тебя с «Китайскими драконами»?
– Дело практически завершено. Осталось сброшюровать и можно отправлять в суд.
– Ладно. Тогда займешься другим. Вот досье на бывшего генерал-майора КГБ в отставке.
– Почему – бывшего?
– Потому, – усмехнулся Турецкий, – что последним, кто имел с ним дело, был Сигизмунд Тоевич. В общих чертах все выглядит забавно. Жил-был себе старичок пенсионер, да сердечко не выдержало, помер. А после некто, невидимкой проникший на территорию дачного поселка, охраняемого не хуже стратегического объекта, через десять минут после смерти сделал ему харакири. Однако коллега по комитету, некто генерал-лейтенант Лесков, дело прикрыл – за отсутствием состава преступления. А посему, сядь, посмотри, пробегись по документам, а потом обсудим…
И Александр Борисович передал ему материалы.
– Мысли приходят в голову? – спросил Турецкий, после того как помощник перевернул последний лист и задумался.
– Так, есть немного.
– Давай поиграем в одну игру. Мы частенько этим занимались со стариной Грязновым, пока он окончательно не заплыл жиром. Называй версии, а я буду их отметать.
– Первая – попытка ограбления, – произнес Поремский.
– Не выдерживает никакой критики. Пенсионер не представлял интереса для серьезных преступников, а залетному в дачный поселок просто не попасть. У него ничего не пропало, а придурочный писатель пытался найти приготовленные для него триста долларов, которые оказались в сейфе – вместе с орденами и медалями.
– Ссора и последующее убийство?
– Не забывай, умер он сам. Глумление произошло уже над мертвым телом. Зачем писаке еще и наносить порезы предметом, который, кстати, не нашли при обыске? Да и впечатления человека, находившегося в состоянии аффекта, он не производил.
– Тогда остается месть, – высказался Поремский. – Ладно, Сан Борисыч, я, с твоего разрешения, пойду думать дальше.
Когда следователь закрыл за собой дверь, Турецкий с интересом осмотрел новую стенку в своем кабинете, и конструкция ему понравилась. Как он не догадался сделать это сразу?
Он нажал на появившуюся на своем столе огромную кнопку. Дверь открылась настолько быстро, что сложилось впечатление, будто секретарша специально караулила за ней в ожидании вызова.
– Томочка, а сделай-ка мне чайку! – произнес Турецкий, с трудом сдерживаясь, чтобы не произнести «нам».
Секретарша поняла правильно. Она принесла стакан чаю и баранки, но не осталась любоваться, как начальник станет давиться под ее немигающим взглядом, а быстро испарилась. Он даже подумал, что, пожалуй, она не так глупа, как кажется.
Едва он успел сделать несколько глотков, как дверь приоткрылась, и Томочка вернулась, испуганно вращая глазами. Мелко семеня ножками, подбежала к начальнику и прошептала, таинственно оглядываясь:
– Александр Борисович, вам малява!
– Что? – едва не захлебнувшись, закашлялся Турецкий. – Томочка, ты меня когда-нибудь убьешь!
– Вам послание из зоны! – уточнила она, протягивая начальнику скрученную в трубочку бумажку.
– Как это к тебе попало?
– Позвонили с проходной и сказали, что человек ждет кого-нибудь, кто сможет передать Турецкому важную информацию. Я спустилась. Там парень стоит, молодой такой. Я спросила. А он кинул через вертушку бумажку, произнес: «Малява для важняка» и убежал.
Турецкий осмотрел послание. Бо были свернутые в трубочку белые газетные поля. По плотности скрутки он сразу определил, откуда записка. Осторожно начал раскатывать ее. Томочка замерла в ожидании. Подняв глаза, Турецкий усмехнулся и посоветовал:
– Томочка, ты, пожалуйста, иди руки вымой!
– Зачем? – не поняла девушка.
– Ну, я не знаю, как тебе сказать, – замялся Турецкий. – Попробуй сообразить сама. Каким образом можно вынести из тюрьмы плотно скрученное послание, если одежду тщательно обыскивают?
– Ой! – догадавшись, схватилась за лицо девушка.
– Томочка! – укоризненно воскликнул Турецкий.
Секретарша в ужасе оторвала руки от щек и выскочила из кабинета. Турецкий развернул и прочитал:
«Александр Борисович, пишет вам Визгунов Роберт Захарович, может, помните. Дело об убийстве закрыли, но меня все же привлекают по статье глумление над трупом. А вы тут в авторитете. Пожалуйста, встретьтесь со мной. У меня есть что вам рассказать лично. СИЗО № 5 „Войковская“.
Турецкий усмехнулся уточнению и нажал на кнопку. Секретарши еще на месте не было. Тогда он сам позвонил дежурному и заказал себе машину.
5
Через час Александр Борисович был уже в следственном изоляторе и ждал в комнате для допросов, когда приведут задержанного.
Визгунова ввели. Вид у писателя был не самый лучший. Он радостно бросился приветствовать Турецкого. Но Александр Борисович дал понять, что это не самое подходящее место для объятий, и не стал объяснять, как крупно повезло арестованному, что он не попал в следственный изолятор ФСБ Лефортово, куда проход непрост даже для него.
– Вас не обижают? – сухо спросил он, зная, что этот изолятор отличается скученностью, обусловленной обилием бомжей и мелких уголовников, которых несерьезно держать в Бутырках или Матросской Тишине.
– Нет-нет, – завертел головой писатель. – У нас в камере подобрались исключительно тонкие и интеллигентные люди. Право на сон, пайку и гигиену соблюдается неукоснительно.
– Давайте к делу, – предложил Турецкий, демонстративно глянув на часы.
– Да, конечно, – кивнул арестованный. – Александр Борисович, вам тогда не показалось странным, что я забирал правленый материал, а привез чистый, только что отпечатанный? Но в доме не было ни компьютера, ни пишущей машинки, даже нормальной ручки! А ведь он должен был как-то передавать информацию.