— А как же!
Все правильно, значит, по лестнице часто ходят… И тем не менее именно там и была поставлена бомба. А если бы в дверь на девятом этаже вошел другой человек, а не доктор Артемова? Кстати, почему она Артемова, а муж ее — Алексеев? Не захотела сменить фамилию? А сколько лет они состоят в браке? И есть ли дети? Отметил это для себя Турецкий и пошел дальше…
Итак, размышлял он, бомба установлена. Но где гарантия для убийцы, что дверь откроет именно тот человек, который и должен был стать жертвой покушения? Никакой, если убийца — или убийцы — не были абсолютно уверены в том, что ошибки либо случайной накладки не выйдет.
Что говорит в пользу такой постановки вопроса?
Первое. Убийца знал точный распорядок дня Артемовой. А вовсе не Алексеева, который, как он сам признался, никогда на лестницу не выходил и ездил исключительно в лифте, причем в сопровождении охраны. Одновременно возникает вопрос: если это действительно так, то какого черта мину заложили в стороне, а не прямо на пути этого Алексеева? Похоже, что версия с попыткой покушения на уважаемого «мэрского» чиновника притянута за уши. Причем не исключено, им самим же.
Так ведь делают иногда, если хотят создать себе соответствующий имидж либо расправиться с противниками — чужими, так сказать, руками.
Второе. Убийца должен был знать еще и точное время, когда Артемова — именно она, а не кто-нибудь другой — потянет лестничную дверь на себя. Причем абсолютно точно, до минуты. Следовательно, в доме в этот момент кто-то должен был находиться — сам убийца, наводчик, помощник — не важно, но кто-то следил за тем, чтобы не произошла ошибка. Проверено ли это? Судя по отсутствию вопросов на эту тему в протоколах допросов свидетелей, нет. Это серьезная недоработка. Но ничего, пока еще исправимая, хотя время уходит и человеческая память как бы замыливается.
С этим домом покончено. Так, третье. Дом на Саввинской набережной.
Знал его Турецкий. Еще гуляя с маленькой Нинкой, возил ее на саночках в Лужники, благо это рядом с его Фрунзенской набережной, и иногда катал вдоль Москвы-реки. Старый дом, странно, что его до сих пор не снесли. Четыре этажа, мрачные внутренние дворы, отсутствие лифтов — и это практически в центре Москвы! Значит, в нем, на последнем, четвертом этаже, и проживает наш нарколог…
И где же была поставлена мина?
Она, судя по протоколу описания места события, была установлена в квартире, рядом со входной металлической дверью. Что с ней? Так, тип, модель, дата изготовления, стоимость… Все понятно, ставили частные мастера. Два замка — один обычный, английский, второй секретный. Но и тот и другой были легко открыты тем, кто устанавливал заряд, причем с малым допуском натяжения. Либо, что так же вероятно, «убивец» проник в квартиру через окно. И это на четвертом этаже? Но тогда его определенно кто-то видел. Однако свидетели показывают, что никто у них по стенам не лазал, в окна верхнего этажа не проникал и по крыше тоже не бегал. Это хоть проверили, молодцы. Значит, он открыл дверь — подобранными ключами либо отмычкой, имеет соответствующую квалификацию? — затем установил бомбу, взрыватель и сумел протиснуться в оставшуюся тесную щель между дверью и стеной, чтобы своим телом нечаянно не привести в действие взрыватель? Вот это уже больше похоже на правду.
Но тут есть еще кое-какие детали, не отмеченные в протоколе, которые придется прояснить для себя уже на месте действия…
— Заряд был, я вижу, установлен снизу двери?
— Да, прямо за ней. Я сам видел… после уже, когда бомбу обезвредили.
— Со взрывотехником, обезвредившим ее, беседовали?
— В общих словах, тот куда-то торопился. Просто показал, как была закреплена мина и на каком расстоянии от двери. А вас, видимо, щель интересует?
— Как вы догадались? — усмехнулся Турецкий.
— А я сразу задал себе вопрос, каким образом ее могли установить. Через окна квартиры — нет, они были все, кроме одного, закрыты и заклеены на зиму плотным таким скотчем. А то, через которое в квартиру проникли взрывотехники, с помощью машины с подъемной люлькой, пришлось фактически взламывать. То есть они выставили форточку и уже через нее справились со шпингалетами. Дом старый, делали прочно.
— И каков же ваш вывод?
— Тот, кто готовил покушение, был очень худым. Но не мальчиком, тому с таким делом просто не справиться.
— Очень хорошо, вы предвосхитили целый ряд моих вопросов. Итак, вы продолжаете настаивать, вопреки твердому убеждению своего начальства и требованиям верхних инстанций, которые уже не только вам одному плешь проели, что обе эти акции тесно связаны между собой какой-то единой, еще не понятной ни вам, ни им идеей? И что они, то есть ни одна из этих акций к господину Алексееву, который изо всех сил тянет это сомнительное одеяло на себя, ни малейшего отношения не имеет?
Явно пренебрежительный тон, коим это было произнесено, возмутил бы кого угодно, а что говорить о человеке, которого прислали, так сказать, на суд в Генеральную прокуратуру? И Кучкин даже вспыхнул, но сдержал себя и ответил, хмуро отвернувшись от Турецкого, которому он едва ли уже не поверил:
— Да, если вам угодно поставить вопрос в такой плоскости.
— Отлично! Значит, наши мнения полностью совпадают. Остается самая малость — найти им вещественное подтверждение. Собирайтесь!
Следователь был ошарашен таким поворотом дела и вспыхнул, залился краской, но уже по другой причине.
— Ку… куда? — с трудом выговорил он и сглотнул.
— Как — куда? — Турецкий сделал вид, что не понял его. — К господину… как его? К Баранову, к кому ж еще? Домой. Позвоните ему и вызовите, пожалуйста. И не забудьте, если я это упущу, организовать на месте парочку понятых.
— Мы будем… производить обыск?
— Можно назвать и так… А станет отнекиваться, оправдываться срочными делами, скажите, что вскроем и без него, в присутствии милиции.
— Но ведь это же…
— А ему разве известно? Вы вообще, Валентин Арнольдович, имейте в виду — на будущее, что Государственная дума каждый божий день рассматривает какую-нибудь очередную поправку то к Уголовному, то к Уголовно-процессуальному кодексу… Когда соберут их в кучу и примут — тогда уж, как говорится, другое дело.
— Но это же всем известно! — возразил Кучкин.
— Я тут с приятелем ездил однажды, несколько лет назад, в глухое Подмосковье — он рыбак отчаянный, а я просто так, водочки на природе попить. И вот увидели нас местные жители и стали жаловаться. Батюшка, мол, у них — так-то он хороший, но с чудинкой. Тоже вроде нас заядлый рыбак. Иной раз, говорят, за рыбной ловлей в такой азарт входит, что про службу свою забывает… Ну и самый свежий, как говорится, пример тому. Троица, что ли, у них тогда была… Словом, исчез батюшка — день его нет, другой, а тут и праздник подходит. Послали мальчишек искать. Даже лошадь им дали. Нашли — забрался он со своими удочками черт-те куда на острова. И вот видят бабки, собравшиеся у церкви, как верхом на кобыле — без седла! — скачет батюшка. Бородища развевается, ряса, или что там у него, крыльями во все стороны машет — демон верховой! Примчался, с кобылы спрыгнул и кричит: «Вы чего, мол, дуры старые, головы людям морочите? Какой праздник, когда такой клев?! Завтра будет вам праздник!» Те хором: «Нынче уже, батюшка! Нынче Троицка родительская суббота!» Вот тут он стал в позу, руки в бока, бородища кверху! «Сказал — завтра, значит — завтра! Кто к Богу ближе — я или вы, сороки старые? Он, стало быть, — мне, а уж я — вам!» Повернулся, взлетел на кобылу — и только его и видели. Вот они нам и говорят: «Вы, мол, на такой важной машине, — это у приятеля джип мерседесовский был, — вы б его урезонили малость, озорника-то!» Такое, понимаете, отношение к власти…