Различие между сценарием и антисценарием помогает разрешить вопрос, нередко возникающий у пациентов, когда они узнают от психотерапевта, что беспокоящие их проблемы восходят к их раннему возрасту. «Как же так? говорит пациент. — Ведь когда я учился в колледже, у меня было все вполне благополучно». Когда пациент учился в колледже, он следовал антисценарию, а затем случилось что-то, вызвавшее «сценарный прорыв». Но это слишком поверхностный ответ, он не может решить проблему, однако по меньшей мере подсказывает, где искать ее истоки.
Попытки следовать одновременно плохому сценарию и добропорядочному антисценарию могут породить странные действия, как, например, в случае девочки, которой злой Родитель отца часто бросал: «Чтоб ты исчезла!», тогда как заботливый Родитель матери требовал непременно носить резиновую обувь, чтобы не промокали ноги. В результате, когда девушка бросилась с моста в реку, на ней были резиновые сапожки.
Мы считаем, что антисценарий во многом определяет жизненный стиль личности, а сценарий управляет ее судьбой. Если они гармонируют друг с другом, то жизнь человека скорее всего пройдет незамеченной и его биография не будет публиковаться на внутренних страницах газет. Если же они конфликтуют, то, может быть, и будет материал для первых газетных полос. Так, усердно трудящийся церковный староста может стать либо президентом того или иного совета после тридцати лет беспорочной службы, либо окажется в тюрьме за растрату церковных средств. Похоже, что в жизни есть два типа людей. Мы их называем: настоящие и пластичные. Настоящие люди все решают за себя сами, а пластичных постоянно отвлекают разного рода «дары» судьбы.
Остановимся на «дарах» судьбы. Если пофантазировать, то можно предположить, что каждый ребенок вытаскивает две «игрушки» из мешка, который находит у изголовья своей колыбели; одну — простую и бесхитростную, другую — с фокусом. Простая — это призывы вроде: «Трудись усердно!», «Доводи каждое дело до конца!» и т.п. С фокусом — это джокер из сценарной колоды: «Плюнь на домашние задания», «А кому какое дело?», «Чтоб ты исчез!» и т.п. Обе эти «игрушки», если человек своевременно не отбросит их в сторону, формируют стиль его жизни и его судьбу.
Чтобы «создать» леди, нужно начинать с бабушки; чтобы «создать» шизофреничку, нужно тоже начинать с бабушки. Зоя (так назовем нашу будущую леди) может превратиться в леди, если мать научит ее всему тому, что для этого полагается. Как и большинство девочек, она путем подражания рано овладеет искусством улыбаться, умением красиво ходить и сидеть. Позже ее научат как следует одеваться, как себя вести, чтобы быть приятной окружающим, как изящно говорить «нет». Наверное, и отцу есть что сказать дочери, но он чаще всего оказывается только поводом для женских наставлений. Отец может диктовать директивы, но в основном мать вырабатывает для дочери образец, и материнский Взрослый наставляет, как воплотить его в жизнь. Сценарная матрица прекрасной леди по имени Зоя изображена на схеме 8.
Итак, Зоя воспитана как леди. Сделает она на этом карьеру или взбунтуется против системы с ее запретами, зависит от того, какова, согласно сценарию, сфера ее собственных решений. Ей, быть может, разрешены в умеренных дозах некоторые отклонения (вино, увлечения), но если она проявит большую настойчивость, то будет ли это нарушением сценария или результатом провокации, то есть сценарным актом? Возможно, ее отец сказал бы: «Нет, нет, не так лихо!» или (про себя). «Она не без темперамента, хаха. Моя малышка не ледышка!»
Если мать не женственна, не умеет красиво ходить, сидеть и одеваться, Зоя скорее всего последует по тому же пути. Так часто бывает с дочерьми матерей, подверженных шизофрении. Это может произойти в том случае, если мать умерла, когда дочь была маленькой и лишилась образца для подражания. «Встанешь утром и не знаешь, что на себя надевать», — говорила одна женщина, лишившаяся матери в возрасте четырех лет.
Схема 8. «Прекрасная леди»
Если речь идет о мальчике, сценарий и образец скорее всего влияют на выбор им сферы его деятельности. Маленьким ребенком он говорит: «Когда я вырасту, я стану юристом, как мой отец». Но это не всегда осуществляется. Результат зависит и от материнского программирования в следующей примерно форме: «Работа должна быть (или не должна быть) такой, где постоянно риск и напряжение, как (или не так, как) у твоего отца». Эти предписания, так же как сценарные директивы, указывают скорее не на конкретную профессию, а на особый род трансакций (прямые или косвенные, рискованные или безопасные и т.п.). Но именно отец выступает в качестве образца, который принимается или отвергается.
Сын может пойти против воли матери и унаследовать профессию отца. Это, возможно, бывает прямым вызовом, или антисценарием. С другой стороны, ведь его реальная мать выступает как бы в трех видах: Родитель, Взрослый и Ребенок. Сын, может быть, идет против выраженного желания Родителя или Взрослого навстречу не выраженной, но очевидной радости Ребенка. Сын усваивает директивы, видя восторг и обожание на лице матери, когда отец рассказывает о своем последнем приключении. То же самое относится к указаниям, которые отец дает Зое. Его Родитель или Взрослый будет постоянно предупреждать о различных опасностях, но обнаружит детский интерес, если услышит от нее, например, о беременности одноклассницы. Это провокация, на которую она может поддаться, особенно если примером для нее служит мать.
Иногда матрица бывает перевернутой, но чаще всего директивы идут от родителя противоположного пола, а образец — от родителя того же пола. В любом случае в образце соединяются, обнаруживаются и реализуются многие сценарные директивы.
«Демон» — большой «шутник» в человеческой жизни и «джокер» в психотерапии. Как бы заботливо психотерапевт ни продумывал свои планы, «демон» может появиться в самый решающий момент и все сломать. И даже неважно, насколько умело психотерапевт планирует беседу, пациент может все равно одержать верх. Как только психотерапевт получает на руки «четыре туза», пациент может начать играть «джокера», и тогда его «демон» берет «банк». Затем пациент весело исчезает, а консультант перебирает «колоду» и соображает: «Что же произошло?»