Тот, впрочем, был удивлен не меньше и решил начать разговор первым:
— Не знал, не знал, что Генеральная прокуратура интересуется модой. Может, ваша организация хочет одеть своих сотрудников в какую-нибудь убийственно элегантную форму? — спросил Фроловский и, не дождавшись ответа, продолжил: — Я бы предложил людям в вашем аппарате одеваться а-ля Штирлиц. В народе их сразу больше будут любить.
— Но зато и узнавать будут где надо и не надо, — ответил Турецкий, пытаясь направить разговор в нужное русло. — Вот с вами непонятно. Вы, политики, уже давно нашли для себя форму — белая рубашка, костюм, галстук. Что, тоже скучно?
— Моя жена, Александр, модельер, напоминаю, если вы вдруг запамятовали. И она здесь, так сказать, по долгу службы. Я же — в роли верного рыцаря-оруженосца, как я мог ее одну в такой зверинец отпустить?! Выкроил вот немного свободного времени. А вы что, без жены?
— Смог, к сожалению, достать только один билет. И, как и вы, не решился отпускать ее одну, но я все подробно законспектирую и даже зарисую.
— Наверно, ползарплаты пришлось отдать? — Фроловский был сегодня совсем не похож на того Фроловского, которого Турецкий помнил по памятной вечеринке. Язвительный, резкий, явно хочет нахамить, только воспитание не позволяет.
— Искусство требует жертв, — парировал Турецкий. «Что его так задело, — думал он, — мой приход вместо Невзорова или мой приход, несущий реальную угрозу супружеской верности мадам Качаловой?»
— Вы мне ничего не хотите сказать?
Турецкий сделал честное лицо:
— О чем?
— Например, о вашем видении модельного бизнеса в развитии. Впрочем, мое свободное время, кажется, исчерпано. Приятного вам вечера.
Фроловский встал и начал пробираться к выходу. Трое телохранителей последовали за ним. Турецкий проводил его долгим взглядом. Невзоров — Фроловский. Фроловский — Невзоров…
А говорил, не знает…
Двое мужиков идут вместе на показ мод…
Педики, что ли? Нет вроде…
Тогда что же?
А кто, собственно, сказал, что Невзоров должен сидеть рядом с кем-то? Да и Фроловский знал, что Невзоров убит, сам же для меня старался, добывал по нему информацию… Почему тогда так удивился? Кого он, собственно, ждал? Невзоров, скорее всего, был только посредником и должен был передать билет кому-то другому.
— Саша, что вы как неродной, подсаживайтесь, развлеките брошенную даму. — Качалова в ослепительно белом платье широко улыбалась и тащила его за рукав пиджака на не остывшее еще место мужа. — Вам нравится?
— Нет. — Турецкий, собственно, впервые взглянул на подиум, и ему действительно не понравилось.
Возможно, у него какие-то старорежимные представления о женской красоте, но дамы, мерявшие сцену широкими шагами, его не вдохновляли. Плоские, с клеймом унисекса, они представлялись довольно дерзкими и отталкивающими. Тяжелые кулоны и узкие сандалетки, кожа вперемежку с атласом и пластиком. Несмотря на то что надето довольно много разнообразных вещичек, половина тела все же обнажена, причем в самой неприличной близости от укромных уголков, что еще хуже полной обнаженности, ибо призвано создавать загадку, пробуждать желание. Но в Турецком все спало мертвым сном.
Качалова фыркнула:
— Значит, вам больше по душе тоненькие подростки с румяными щечками и большими глазами. Этакие куклы наследника Тутси в розовых платьицах, с обилием «молний» и брелоков?
— Я, извините, люблю чувственных женщин. Именно женщин, а не подростков или гермафродиток вроде этих…
— Так зачем же вы пришли, если…
— Служба, — отрезал Турецкий, пресекая дальнейшие расспросы на эту тему. Кажется, он все испортил. Такого случая для флирта больше не представится. Что за привычка вылезать со своим мировоззрением в самый неподходящий момент?!
Но Качалова первая пошла на мировую:
— Давайте не будем ссориться. Просто чувственность в вашем понимании устарела: рубенсовские формы и прочее нынче не в ходу. Хотя сегодняшняя мода вполне демократична и каждый волен выбирать фигуру и одежду по своему вкусу…
Она взяла Турецкого под локоть, и он замер, чтобы очередным неосторожным словом или движением вновь не разрушить хрупкое нечто, возникающее между ними.
Модели вышагивали по подиуму, вокруг вспыхивали блицы, народ выражал бурный восторг бурными же аплодисментами, улюлюканьем и криками браво.
Скандал разразился совершенно неожиданно. Зазевавшийся фотограф, который висел на краю подиума в фантастической позе, пытаясь снять то, что видят ворсинки ковра, по которому шагают модели, не удержался и кубарем скатился на колени председателю ЛДПР, гордо восседавшему в первом ряду и всем своим видом дававшему понять окружающим, что в гробу он видел весь этот разврат. Падение репортера, вызвавшее всеобщий хохот, разрушило образ вождя либеральных демократов, и он легко так, не напрягаясь, зашвырнул фотографа обратно на подиум прямо под ноги группе девиц, которые, разумеется, тут же по очереди об него споткнулись, а часть их свалилась в партер. От непосредственной близости с красавицами моделями кое-кто потерял способность рассуждать здраво и пожелал если не подержаться как следует, то хотя бы пальчиком притронуться к заезжим красоткам. Охрана, курировавшая дефиле, тут же бросилась выручать девушек, но при этом, бесцеремонно расталкивая знатных особ, вступила в идейное противоречие с их многочисленными телохранителями.
Завязалась элементарная драка. Слава Богу, никто не решался применять оружие, опасаясь порешить своих, но дрались с чувством, и с каждой минутой азарт борьбы охватывал новые и новые слои зрителей. Как в плохом ковбойском фильме, многим вдруг захотелось просто врезать по морде соседу, так, от полноты чувств и чтобы не остаться в стороне от побоища. Лидер НБП выскочил на опустевший подиум и, перекрикивая общий гвалт, вещал об очищающей борьбе и роли народного бунта. Перепуганный кутюрье робко выглядывал из-за занавеса, прикрывая холеное лицо изнеженными руками. Пожалуй, первый приезд в дикую Россию станет для него и последним.
Турецкий наивно полагал, что подобное не может продолжаться долго. На улице дежурит ОМОН, и кто-то же должен его вызвать. Качалова вжалась в кресло, не испуганно, а скорее с интересом наблюдая за происходящим. Ее единственный телохранитель, который пытался держать гордый нейтралитет, был вначале облеван каким-то подвыпившим бизнесменом, а после получил стулом по голове и отрубился.
Турецкий, приняв волевое решение, что нужно выбираться отсюда, и как можно скорее, схватил Качалову за руку и повлек к выходу. Но не тут-то было. Совершенно ненавязчиво ему дважды заехали в ухо, а Качалову стало засасывать в очередной локальный водоворот битвы. Женщину нужно было спасать. Турецкий, выдернув ее из чьих-то липких объятий и взвалив на плечо, заорал:
— Пропустите, женщина рожает!
Несмотря на всю абсурдность данного вопля, толпа, не отрываясь от своих занятий, мягко расступилась, и через пару минут Турецкий с очаровательной перепуганной родственницей на плече оказался в фойе. Размышляя по пути о том, что еще пара минут — и в зале состоится групповое, даже массовое изнасилование. Правда не понятно, что в данном случае есть групповое изнасилование? Это когда насилует группа или когда насилуют группу? Надо подкинуть вопрос Маргарите.