Он подошел к Нонне, пощупал пульс, заглянул в зрачки. Софрин следил за его действиями с некоторым содроганием. Он видел не одну смерть. Но тут было нечто иное. К Нонне он относился с некоторой симпатией. Всего несколько минут назад жизнерадостная, улыбчивая, она сейчас сидела неподвижной красивой куклой. Как-то все это не укладывалось в голове.
Солонин обошел Нонну, наклонился.
– Владимир, иди-ка сюда.
Софрин приблизился, стараясь не смотреть девушке в глаза. Виктор убрал в сторону свисавшие волосы.
– И что это по-твоему?
Бывалый муровский опер захлопал ресницами. Между лопаток у Нонны торчала игла длиной сантиметров пять-шесть с разноцветным пушистым оперением на конце.
Солонин достал платок, аккуратно извлек ее и спрятал в карман.
– Чего молчишь, как воды в рот набрал?
– Пока ни черта не понимаю.
– А вот я начинаю догадываться. – Виктор подошел к безутешной Ирине, легонько тронул за плечо. Она вскинула на него красные заплаканные глаза.
– А кто сидел за соседним с вами столиком, вон за тем? – он кивком головы указал за спину Нонны.
Посмотрев на подругу, девушка опять залилась слезами:
– Желтые какие-то… Двое… Клеились еще…
Прибежали санитары с носилками. Толпа расступилась, пропуская их. Солонин коротко переговорил с врачами, кивнул Софрину:
– Этих двоих забираем с собой. Давай к тебе, что ли.
Всхлипывающая Ирина и поникший парнишка безропотно повиновались. Мимо пронесли носилки с накрытым телом. При виде этого Софрин почувствовал что-то вроде укола совести. А девушка опять заскулила. Володя поддержал ее за локоть.
– Веселый у нас городок, – сказал Солонин, когда они вышли на улицу, – не успели вернуться, и начинается…
– Я-то при чем? – взмолился юный кавказец. – Отпустите. Ну честное слово…
– В горы улетишь? – прищурился Солонин. – Туда всегда успеешь. На фиг было тогда сюда прилетать? А пока суд да дело, побудешь у нас, горный орел.
– Какой суд? Что за суд?! – запричитал тот и, не удержавшись, залился слезами.
Подошли к машине Софрина. Он только взглянул на нее и тихо выматерился. Солонин непонимающе переводил взгляд с него на автомобиль.
– И как это понимать? – решил он получить вразумительный ответ.
– Месть головорезов, – процедил сквозь зубы Софрин. – Эти двое, которых ты обидел, отыгрались на моем корыте.
«Жигуленок» опера жалко опирался на проколотые колеса.
– А как они ее вычислили? Они что, после моих прикосновений ясновидящими стали? – не понимал Солонин.
Софрин попробовал объяснить:
– Мы с ними последние два дня только и делали, что друг перед другом маячили.
Солонин подогнал свой «фольксваген-пассат», и все загрузились в него. Рыдания и слезы поутихли, и жить стало как-то легче. Но Софрин все равно чувствовал себя отвратительно. Следил и не уследил. Можно только представить, что устроит сейчас Призер. А что может он? Найти убийц? Что смог, он уже сделал: не туда смотрел. Еще и придурки эти навязались, сбили с толку. Вот и расхлебывай теперь кашу.
Когда подъехали к МУРу, пошел мелкий дождь.
Что за денек сегодня, подумал Софрин. Все вокруг рыдают.
Солонин укатил в экспертно-криминалистическое управление ГУВД на предмет выяснения происхождения иглы. Софрину же предстояло допросить Ирину и юного кавказца, чем он и забил остаток рабочего дня.
И сразу отпустил девушку. Парнишку, коим оказался Ахмет Русаев, уроженец города Грозного, задержал до выяснения. Уж как тот ни бился, ни умолял, ни клялся Аллахом и всей родней до седьмого колена, Софрин остался непреклонен и веско аргументировал:
– Вот сверят твои пальчики с отпечатками на орудии убийства, тогда и подумаем, как с тобой дальше быть.
Вернулся Солонин в возбужденном состоянии и с порога заявил:
– Ответ экспертизы получим не раньше завтрашнего дня. Но я и без него знаю приблизительный результат.
– Ну-ну, – Софрин придвинул ему чашку с растворимым кофе.
– Скорее всего острие иглы смазано быстродействующим ядом. Так он вреда не принесет, но если попадет в рану или даже малейшую царапину, все, в считанные секунды тебе каюк.
– Почему это сразу мне? – возмутился хозяин кабинета, забирая у гостя ложку для сахара.
– Это я образно… Дай-ка мне назад черпалку, я сладкий люблю, – и Солонин бухнул в чашку еще пару ложек сахара.
– Так что это за фиговина такая?
– Вот тут и начинается самое интересное и загадочное! – Виктор многозначительно поднял указательный палец. Софрину показалось, что этот жест он уже где-то видел. И совсем недавно. Даже в похожей обстановке. Между тем новоявленный оратор продолжал: – Это не фигня, а метательная стрелка. Своеобразный микродротик, с оперением для точности попадания и специальной обточкой, регулирующей центр тяжести. Применялась в Древнем Китае и Японии наемными убийцами. Излюбленное оружие ниндзя: бесшумное и эффективное. Даже при попадании в палец гарантирована смерть. Главное, чтобы игла пробила ткань и яд попал в кровь.
– Час от часу не легче, – у Софрина перед глазами стоял вскинутый вверх указательный палец Солонина (ну где он видел этот жест?). – Не хочешь ли ты сказать, что у нас по Москве разгуливают ниндзи и мочат в общественных местах симпатичных девушек?
– А ты бы хотел, чтоб только страшненьких? – парировал Солонин.
– Не цепляйся к словам, – поморщился Софрин.
– Ладно. Завтра все скажет экспертиза и вскрытие, а я только добавлю. Решено: дело передаю в Мосгорпрокуратуру.
– Кстати, а как это так получилось, что ты, как черт из табакерки, выскочил у моего столика?
– Благодаря твоей, Владимир, прилежности в работе и регулярным сводкам о том, как идет следствие.
– Вячеслав Иванович сообщил?
– Он, родимый. Говорит, в это время они обычно обедают по-американски на Пушкинской, только по разным углам.
– Пообедали, – вздохнул Софрин. – Меня-то зачем искал?
– Хотел об общем знакомце потолковать. Догадываешься?
– О Призере, что ли?
– В самую точку.
В это время распахнулась дверь, и в кабинете появился Грязнов.
– Не успели встретиться, а уже оставляете вокруг себя кровавые следы. Вот что я вам скажу, други мои, – и он поднял вверх указательный палец. – Если мы не ускорим процесс, у всех сильно запечет в одном месте. Наверху уже вздувают горны.
И тут у Софрина против всякой логики сразу отлегло от души. Он вспомнил, где раньше и у кого лицезрел этот жест.
Грязнов. Москва. 4 сентября, 10.20