Потом, правда, вспомнил, что к чему.
Но тоже – не сразу.
Сначала ему на память почему-то пришла строчка из Тютчева: «Ночью тихо пламенеют разноцветные огни…» Впрочем, не «почему-то» она вспомнилась ему, а потому, что перед глазами у Вити и впрямь было темно как ночью и только блики какие-то сверкали то тут, то там…
Однако скоро окружающее его пространство посветлело. Еще через какое-то время он вспомнил свое имя, а потом – лавинообразно – все остальное. Вспомнил и об Инге.
Тут у него опять со страшной силой заломило макушку. Он решил ощупать ее рукой – не пробита ли…
Но рука не двигалась. Вторая тоже.
«Хм…» – озадачился Витя и попробовал пошевелить ногами. Но и с ними та же история.
Витя понял, что связан.
«Девка меня скрутила… – скривил губы Корнев. – Вот паскуда…»
От досады ему хотелось биться головой об пол. И он действительно ударился, забыв про макушку.
Она тут же напомнила о себе.
– Ох, етит!… – взвыл Витя.
На минуту боль усмирила его. Он опять не мог думать и лишь бессмысленно смотрел в потолок.
Через минуту отошел.
«Но если девка удрала, значит, за мной вот-вот придут… – обожгло Витю. – Как же быть-то?!»
Он попробовал сесть.
С первого раза не получилось – едва Витя оторвал затылок от пола, как он вдруг налился свинцом и упал обратно.
И опять – минута созерцания потолка.
Со второй попытки все вроде пошло удачнее – Витя резко напряг пресс и пошел на сгиб, но не дотянул до необходимого прямого угла всего несколько градусов и опять распрямился в линейку, ударившись теперь гораздо сильнее и больнее, чем в первый раз.
На этот раз Витя раздухарился не на шутку. Он раздолбал себя на чем свет стоит за слабость и отсутствие воли к победе и посулил себе веселые деньки в камере смертников.
Подействовало. Сразу и силы откуда-то появились…
– А-а-а… – выдохнул Витя, потом напряг все жилы, бросил грудную клетку вверх и сразу вперед, помог сзади руками и, наконец, сел.
Так. Хорошо. Что дальше?
Витя огляделся.
На полочке под зеркалом лежал бритвенный прибор с лезвием.
Отлично! Теперь нужно встать на ноги, подцепить этот прибор зубами, сбросить его на пол, потом снова сесть, вытащить из прибора бритву и перерезать все веревки.
Витя стал подниматься…
Ломая ногти, Инга все-таки сумела сорвать лом со щита. Однако на это у нее ушло столько сил, что она не смогла сделать с ломом и шага. Воткнув его в землю, она опустилась рядом с ним на колени, чтобы, держась за него, отдышаться, откашляться, отхрипеться… Потом, наконец, Инга пришла в себя, встала и сначала медленно, а потом все быстрее пошла к ресторану.
У Вити все прошло удачно.
Он довольно быстро, по стеночке, поднялся на ноги, скок – скок – подскочил к зеркалу и свалил на пол бритвенный прибор. Потом сел и спустя всего несколько секунд достал из него лезвие.
И тут в коридоре послышались шаги.
«Менты!» – испугался Витя.
Впрочем, для ментов шаги были что-то больно легкие.
«Неужели девка возвращается?» – удивился Витя. Он поспешно перебрался к ванне и лег так, как лежал, пока не очухался. Потом прикрыл глаза и принялся из-под ресниц следить за дверью.
Она открылась, и в проеме действительно показалась Инга. В руках у нее был лом.
Вите стало не по себе. Хоть он и не мог сказать ничего хорошего о фаянсовой крышке от бачка унитаза, но лом… Лом – это уж совсем…
Однако Инга даже не стала заходить в ванную. Она только мельком глянула на Витю и тут же скрылась.
Витя вздохнул с облегчением и принялся резать веревки.
Андрей Петрович возвратился домой просто-таки в отменном настроении. Он даже включил приемник, причем первая попавшаяся волна ему не подошла – мрачновато что-то, и он докрутил ручку настройки до какой-то веселенькой песенки.
Затем он оторвался от приемника и, напевая, снял с себя пиджак (бросил его в один угол гостиной) и галстук (он полетел в другой).
– Тарам-пам-пам! – надувал щеки Андрей Петрович. – Парарам!
Потом он наконец вспомнил о делах.
Сейчас, когда все прояснилось и ему стало ясно, что никто его ни в чем не подозревает, можно было сделать то, о чем они договорились с мэром.
То есть отдать указание верным людям, чтоб грохнули Корнева, а с ним и… – тут Садчиков безразлично зевнул, – с ним и дочку вице-премьера.
И Андрей Петрович шагнул к телефону, чтобы вызвать к себе старшего меркурьевца.
Но едва его рука коснулась трубки, как в дверь квартиры длинно и настырно позвонили.
– Да что ты будешь делать… – пробормотал Андрей Петрович и пошел открывать.
Подойдя к двери, он посмотрел в глазок… и даже ойкнул от удивления.
На лестничной площадке стояла жена мэра – Екатерина Илларионовна Оболенская.
Садчиков поспешно открыл дверь.
– Ты чего? – почти испуганно спросил он.
– Может, все-таки впустишь? – сверкнула глазами Екатерина Илларионовна и, не дожидаясь ответа хозяина, шагнула в квартиру.
Андрей Петрович отскочил в сторону, пропустил ее, а потом выглянул на лестничную площадку, осмотрелся и быстро закрыл дверь на замок, щеколду и цепочку.
– Ты зачем ко мне домой-то приехала? – накинулся он на жену мэра. – Не соображаешь, что ли, ничего? Заметят же!
Екатерина Илларионовна была его любовницей. Встречались они нечасто и всегда на нейтральной территории. Впрочем, в последнее время их свидания стали совсем уж редкими – у Екатерины Илларионовны явно завелся кто-то другой. Андрей Петрович уж подумал было, что все – прошла любовь, завяли помидоры, а тут – на тебе! Она прямиком на квартиру к нему заявилась!
– Ты совсем сдурела, что ли? – попытался прояснить он ситуацию.
Та не ответила. Она даже как будто не услышала Андрея Петровича. Ее мысли летали где-то далеко, и в этом далеке не было им покоя…
– Да что с тобой? – забеспокоился Андрей Петрович.
Екатерина Илларионовна прошла в гостиную, бухнулась в кресло и закрыла лицо ладонями.
– Кать, а Кать… – Садчиков подбежал к ней. – Что-то случилось? – Он положил руку ей на плечо. – Случилось что-то?
Она подняла лицо и посмотрела на него полными слез глазами. А потом вдруг как-то изогнулась всем телом и взвизгнула:
– Да выключи ты эту дурацкую музыку!
– А? – опешил Андрей Петрович.
– Музыку, говорю, выключи! – повторила Екатерина Илларионовна и, не дожидаясь Садчикова, вскочила сама, подбежала к розетке и выдернула из нее шнур приемника.