— А что же?
— Как она, кстати? Ты с ней общаешься? Что у нее?
И в течение нескольких следующих минут Георгий получил полнейшую информацию. Выходить замуж Оля совершенно не хотела, но родители настаивали, да и жениху — сыну старых друзей семьи (он, правда, старше Ольги чуть ли не на пятнадцать лет, но как раз это-то не так уж и важно, разве не правда?), дипломату, сотруднику МИДа — для карьерного продвижения срочно надо было жениться, так что все совпадало. Ну а дальше пошли проколы. В африканской стране, куда он должен был ехать в достаточно высоком дипломатическом чине, произошел военный переворот, «вечная дружба» и «сознательно» избранный «социалистический путь развития» полетели к чертовой матери, так что советскому посольству было не до приема новоназначенных сотрудников, а впору хотя бы обеспечить старым кадрам возможность вовремя унести ноги. Вопрос с новым назначением завис в воздухе. Более того, какие-то деляги в МИДе, давно и успешно промышлявшие контрабандой, сумели, прогорая, подставить вместо себя молодого и, вероятно, еще не очень опытного в таких делах сотрудника. От судимости, правда, Андрею, мужу Ольги, удалось отвертеться (или откупиться), но на карьере, разумеется, был поставлен большой и жирный крест. Что происходит в таких случаях на Руси? Правильно, начинают попивать. Вот и Андрей… Сначала — слегка, дальше — больше, ну а потом и вообще «загудел» по-серьезному. Разумеется, развод, возвращение дочери к родителям… Все очень просто и банально. Ну жизнь есть жизнь. Дочка у Ольги, кстати, фантастически талантлива. И на рояле для своих шести лет вытворяет нечто невероятное, и музыку пишет, и стихи… Одним словом — вундеркинд!
— Ой! — Детская тематика, вероятно, подстегнула воспоминания о собственных родительских обязанностях. И, мельком глянув на часы: — Мне же через двадцать минут свою красавицу надо из садика забрать! Все, Жорка, полетела! — и быстренько мелким почерком на салфетке: — Мой телефон, адрес… Улицу Историческую помнишь еще? Послезавтра муж возвращается с гастролей. Уверена, что вы друг другу понравитесь. Как это уже улетишь?.. Ну-у-у…
— Маринка, мы же не вольные творческие пташки, а шпионы!
— Ладно тебе! Ну болтнула что-то сдуру! Нечего цепляться к словам! А Ольге обязательно позвони. Увидишь, она будет очень рада.
И, звонко чмокнув Георгия в щеку, умчалась по своим музыковедческо-детскосадовским делам.
А Георгий еще долго сидел за надежно укрытым тенью разлапистой акации столиком, с удовольствием ловя периодически налетающие с Волги дуновения ветра.
Выпил еще стакан вина, потом какой-то бурды под гордым наименованием «кофе», даже выкурил пару сигарет, что вообще-то для него было несвойственно. В принципе он не курил, разве что по случаю. Но сегодня ему почему-то показалось, что именно такой, подходящий, случай и представился.
«Как она назвала меня? Упырь? А может, я и действительно упырь твердолобый? Все. Решено! Возвращаюсь в Москву — тут же звоню Оле!»
Однако с первых же дней начала непосредственной работы Георгий закрутился в таком водовороте многочисленных дел и обязанностей, что ни на что другое уже не оставалось ни времени, ни желания. В целом направление деятельности их сектора («неслабого», надо сказать, сектора, на несколько сотен сотрудников, из которых мало кто был в чине ниже майора) можно было определить как изучение перспективных научных и технических разработок в самых различных отраслях знаний и промышленности, прежде всего, разумеется, в вопросах оборонного характера. Но это была, так сказать, общая первичная установка. Ну а главным в их работе являлась разработка рекомендаций к публикациям в открытой научной печати как можно большего количества исследовательских материалов, что способствовало бы созданию в мире «светлого» имиджа советской стороны, готовой к всестороннему, открытому и честному сотрудничеству со всем прогрессивным (да и не только прогрессивным) человечеством, при одновременном полном и безусловном завуалировании и сохранении в строжайшей недоступности всего, что действительно представляло хотя бы минимальный военный или экономический интерес. В общем-то, это была цензура, но, с другой стороны, цензура, призванная создавать видимость полного ее отсутствия (вопросы промышленного шпионажа сотрудников Георгия не интересовали, для этого в «конторе» существовали специальные подразделения, надо понимать, не менее многочисленные и оснащенные). Что касается сути работы его сектора, то тут для Георгия не существовало сомнений и какого-то разлада с самим собой: в необходимости подобной деятельности он был искренне убежден. Но почему начальство сочло целесообразным направить именно его, гуманитария до мозга костей, в сферу, где наиболее естественным было бы использование соответствующе подкованных в этих вопросах профессионалов — то ли их не хватало в органах? — это была загадка. Но начальству, как говорится… И он с упорством и настойчивостью вгрызался в материалы по самым различным областям знаний, не очень зачастую понимая, как это может ему пригодиться и куда, в конце концов, эта линия его «вывезет».
— Добрый день. Могу я поговорить с Ольгой… Леонидовной?
— Слушаю вас.
— Оля…
— Жорка! Не может быть! Ну наконец-то!
И — все. И растаял многолетний лед, и полным идиотизмом показалось собственное поведение, собственная глупость и амбициозность, многие годы мешавшая сделать самое элементарное — снять телефонную трубку. Нет, Георгий не был настолько безумен, чтобы строить иллюзии о возобновлении романтических отношений. Что было — то прошло! Но почему действительно нельзя иногда перезваниваться, общаться, дружить, в конце концов… Ну почему он такой дикий? И еще подумалось даже с какой-то тоской, что вот уже столько лет он в Москве и за все это время не удалось завести не только настоящих друзей, но и просто хороших добрых знакомых. «Упырь чертов!»
Договорились встретиться сегодня же вечером. Пожалуй, впервые за месяцы работы Георгий, как истый чиновник, захлопнул очередную папку ровно в семнадцать ноль-ноль.
Заталкивая в портфель прихваченные в буфете шампанское и коробку финских конфет, он мысленно похвалил себя за «старомодность»: большинство его сослуживцев щеголяли с изящными «дипломатами», а туда не то что шампанское — пачку сигарет с трудом можно было втиснуть. Плюшевый заяц (или кот?) при ближайшем рассмотрении выглядел несколько страшноватенько, но ничего другого, такого же большого и по-своему даже эффектного, не было. Цветы. Надвигалось Восьмое марта. Вся Москва была завалена мимозами. Но Георгию почему-то не хотелось приносить мимозы. Почему? Ну не хотелось — и все. Наконец в переходе на «Октябрьской» повезло. Только что, по-видимому, прилетевший с благословенного цветочного юга обладатель огромной кепки распахнул гигантский чемодан. Тюльпаны! Тут же набежала толпа, но Георгий, что называется, вовремя оказался первым в нужном месте.
Дверь распахнулась смело и широко почти в то же мгновение, как Георгию удалось исхитриться и дотянуться до звонка — чертовски мешал огромный пакет с зайцем, — и в тот же миг Ольга повисла у него на шее:
— Жорка! Жорка! Ну наконец-то! Ну дай хоть на тебя посмотреть! Какой ты стал… солидный… — Отступив на пару шагов назад и чуть-чуть склонив голову набок, Ольга светилась радостной и открытой улыбкой. — Ну проходи же, что ж ты застыл в дверях!