— Что наша жизнь, Женька?
— Увы, Жора, не игра, а бумажки, бумажки, бумажки. Вот ведь и сейчас ты плечом трубку придерживаешь, а глазами продолжаешь бегать по строчкам очередного… Не знаю, что там у тебя в этот момент в руках: отчет, доклад, постановление… Угадал?
— В целом картина до муторности реалистичная. Но именно сегодня — не угадал. Как ни странно — удалось разгрестись досрочно. Уже лыжи домой намыливаю.
— Серьезно? Потрясающее совпадение. Я вот тоже сижу и, можно сказать, отдыхаю. Слушай, Жаворонок, зашел бы, а? По рюмашке тяпнем, чаек погоняем…
«Определенно у него есть ко мне какое-то дело. Это все неспроста».
— Ну я не знаю…
— А чего тут знать-то? Раз, два, задницу из кресла вытянул — и вперед!
— Звучит соблазнительно.
— Дорогу-то в мою келью найдешь?
— Обижаешь…
…Нельзя сказать, что между Георгием Жаворонковым и Евгением Смирновым возникла в годы учебы какая-то особая дружеская симпатия. Вообще отношения курсантов их небольшой группы друг к другу отличались ровностью, вежливой сдержанностью, но в то же время и какой-то деловитой, что ли, отстраненностью. Каждый сознательно, а скорее подсознательно ощущал, что в будущей службе излишне близкие дружеские связи могут оказаться нежелательными, могут сковывать инициативу, а возможно, и затруднять принятие каких-то принципиальных решений. Скорее всего, срабатывала продуманная система подготовки будущих кадровых работников «системы», воспитывавшей в каждом психологический тип «одинокого волка». «Конторе» не нужны были дружеские сообщества. Озабоченные своей личной судьбой и карьерой индивидуалисты-одиночки, настороженно присматривающие друг за другом и всегда ожидающие со стороны коллег вероломных и коварных выпадов, были значительно более удобны в управлении, чем какие-то сплоченные группы и кланы.
Если Георгий и общался со Смирновым чуть-чуть более активно, чем с другими сокурсниками, то, скорее всего, тут срабатывал принцип притяжения полных противоположностей: закрытость, замкнутость и почти что сумрачная сдержанность одного уравновешивались артистичностью, показной легкостью и чрезмерной даже компанейскостью другого. «Мы, грузинские князья…» — по легенде какая-то прапрабабушка Смирнова происходила из малоизвестной, но родовитой грузинской семьи. И действительно, в облике и манерах Жени Смирнова вполне можно было усмотреть наличие и влияние каких-то южных кровей, скорее не кавказского, а средиземноморского порядка, что-нибудь такое итальянско-испанское. «Что наша жизнь, мужики? Игра!» Гусар, да и только. Бокал об пол, сабля бьет по ногам, глаза горят огнем одержимости. «Сегодня ты, а завтра я!» А как только расслабится немного, как только перестанет наигрывать восторженную горячность, так со дна глаз и выпрыгивает истинная сущность: жесткие, колючие, остроотточенные ледяные стилеты. Непростой человек! Чтобы заметить и понять это, не надо было быть особенно искушенным психологом. Непростой. Но по-своему небезынтересный, чем-то привлекающий и притягивающий к себе. Возможно, сдерживаемыми и скрываемыми до поры до времени, но безусловно присущими ему железной волей и властностью.
Как получилось, что Георгий пригласил его свидетелем на свое бракосочетание? Черт его знает! Встретил незадолго, и как-то слово за слово… Пригласил и тут же ну не то чтобы пожалел, но весьма и весьма напрягся, потому что Женька так посматривал на Леночку… Впрочем, именно так он смотрел на всех женщин, это был его, так сказать, «фирменный» взгляд, тут уж ничего не поделаешь.
И вновь Смирнов, выскочивший внезапно, как черт из табакерки, будто бы специально, чтобы поженить Георгия, снова исчез на долгие месяцы. Объявился опять неожиданно более чем через год и с совершенно неожиданным приглашением. Женька просил на этот раз Георгия быть свидетелем уже на его свадьбе: «Долг платежом красен, старик!» Увы, именно в эти дни Георгий уезжал на океанографическую конференцию в Варну, и именно в этот раз ему впервые было разрешено поехать вместе с женой. «Женька, старина, я бы с дорогой душой, но у меня, как назло, командировка. Наша служба… Ты же понимаешь!» — «О чем разговор, Жора! Мы — люди подневольные! Ну так встретимся позже, оба уже как солидные, степенные семейные люди!»
Но подобная встреча так и не состоялась. Несколько раз Жаворонковы и Смирновы виделись в театрах, преимущественно в Большом: Диана — худенькая, стройная и гибкая Диана Смирнова — танцевала в кордебалете, с большим энтузиазмом уславливались перезвониться ну вот буквально в самые ближайшие дни… На этом дело и кончалось.
Сегодняшний звонок бывшего однокашника был полной неожиданностью. А потому настораживал.
Женькина «келья» была как минимум в три раза больше кабинета Георгия. Отделанная точно такими же псевдодубовыми панелями, она, после аскетизма рабочего места Жаворонкова, выглядела более обжитой, освоенной и по-своему даже уютной, позволяя судить о вкусах и пристрастиях ее хозяина. Прекрасная и явно очень дорогая радиоаппаратура, огромный телевизор с уютно ориентированными на него роскошными креслами, по стенам в дорогих и красивых рамах — картины (оригиналы? — быть не может: это же импрессионисты!), тут и там расставлены, развешаны какие-то сувенирные безделушки. Даже Великий Инквизитор Феликс Эдмундович поглядывал вроде бы повеселее и поласковее, чем с точно такого же портрета у Жаворонкова. Если бы не массивный письменный стол и приставленный к нему буквой «Т» огромнейший стол для совещаний — чем не гостиная в достаточно благосостоятельном особняке?
Смирнов встретил его с распростертыми объятиями. От поцелуев обоюдно уклонились, но потискали друг друга и по спинам похлопали вдоволь.
— Жаворонок, выглядишь отлично! И не потолстел вроде бы, а? — Женька быстро чиркнул пальцем по животу Жаворонкова. — Ан нет, голубчик, животишко-то начинает проклевываться! Ты чего ж это, брат?
— Ну работа-то наша, сам знаешь, сидячая в основном. Тут хочешь не хочешь…
— А бассейнчик? А спортзальчик? А трусцой за здоровьем спозаранку?
— А-а… Где время-то на все это взять?
— Не-ет! А я — всенепременно и регулярно. А иначе ведь совсем закиснуть можно. Располагайся, чувствуй себя, как говорится… Виски? Коньяк?
— Ну плесни коньячку чуть-чуть.
Смирнов ловко крутанулся на каблуках, сделал несколько быстрых шагов в сторону утопленного в стене сугубо служебного по виду шкафа, распахнул дверцу. Возможно, бутылочное количество было и не столь уж великим, но зеркальные стены создавали иллюзию какой-то бесконечной сверкающей батареи.
— Ну у тебя тут прямо изобилие!
— Кто знает, когда что может пригодиться. «Хеннеси» употребляешь?
— Вполне.
Коньячные рюмки были небольшие, но Евгений наполнил их весьма щедро.
— За встречу!
— Будем!
Чокнулись и осушили до дна не отходя от бара.
— Сейчас. — Смирнов нажал кнопку селектора. — Лидочка, лапушка, сообрази нам кофейку, только такого, какой лишь ты умеешь делать! — Жаворонкову: — Или ты чаек предпочитаешь? — Георгий отрицательно покачал головой. — И правильно. Лидуня у меня — кудесница. Кофе варит просто фантастически!