— Что за мальчишество? Пацанские штучки.
— А можно я пойду? — вклинилась молчавшая до сих пор Наташа.
— Вас там не хватало, — нахмурился Грязнов.
— Все, ребята, брейк. — Турецкий хлопнул в ладоши. — Я очень тронут и ценю вашу заботу о моем теле и душе. На этом тема закрыта, и не будем тратить время. Нам надо обсудить детали операции по освобождению заложников. Сколько смогу, я буду заговаривать ему зубы…
— Да ты никуда не пойдешь, чтоб тебя! — выкрикнул Грязнов. — Операцией руковожу я, и я тебе запрещаю!
Александр мягко положил руку на плечо Вячеславу:
— Славик, мы с тобой дружим двадцать лет. И двадцать лет вместе работаем. Вот именно сейчас, ты считаешь, самое время начинать выяснять вопросы субординации?
— Да как ты не понимаешь… — пыхтел Грязнов по инерции, внутренне уже сдаваясь.
— И потом, как-никак, за следствие по делу отвечаю я. Все-таки… Я думаю, я вправе принять подобное решение.
— Ага, значит, как говорят в кино, «теперь командую я, а вы отстранены», да? — обиделся Грязнов.
— Перестань, старик! Ну какая разница, кто командует? Мы с тобой уже настолько свои, что… Ну? Решили? Давай сюда Соколова. Обсудим детали.
— Александр Борисович, — вступил в разговор Соколов, — я не хотел вмешиваться в ваш разговор, но мне тоже кажется, что вам не нужно подвергать себя…
— О’кей, твое мнение засчитано и внесено в протокол допроса, — быстро проговорил Турецкий. — Дальше.
— Террорист с заложниками находится в холле, — сказал Соколов. — Здание огромное и пустое, есть запасной выход, вот он, смотрите, на плане.
— Вы сможете зайти туда бесшумно?
— Не совсем бесшумно, но из вестибюля террорист не услышит. Особенно если будет занят разговором.
— Хорошо. Но он может захотеть проверить здание.
— Ни в коем случае. Он не оставит заложников, ведь они — его козырь. А таскать их с собой на обход музея технически сложно и рискованно.
— Значит, он вместе с ними прикован к батарее в холле?
— По сути дела, да.
— Насколько я помню музей, там в центре большая парадная лестница. Вы можете бесшумно ее занять?
— Да. Но мы не можем ворваться в холл: он успеет взорваться и заложники вместе с ним.
— А если снайпер? — спросил Турецкий еле слышно, прячась от Наташи. — Снять его? Не думали?
— Думал, — так же беззвучно ответил Соколов. — Очень большая степень риска.
— Тогда остается одно: я заговариваю ему зубы и пытаюсь завладеть взрывателем. Не знаю, сколько уйдет на это времени, но…
— Это неважно, — перебил его майор. — Через минуту после того, как вы зайдете в музей, мы уже завладеем парадной лестницей. Но вы будете там, внутри. Вы будете лучше понимать ситуацию. Значит, вы дадите нам сигнал…
— Я понял. Я сам выбираю, когда вам лучше его брать, исходя из ситуации. Мы выберем пароль…
— Какой?
— Какое-нибудь нестандартное слово. Например, «фортуна». По этому сигналу вы его берете. Саперы с вами?
— А как же!
— Ну вот и все. Славик, соединяй.
— Черт бы тебя побрал, авантюрист хренов! — бурчал Грязнов, набирая телефонный номер. — Фортуна ему, видишь ли, улыбается.
— Виктор, ты слышишь меня? Это Саша Турецкий. Что ты решил?
— Я жду вас. Но, надеюсь, вам не придет в голову взять с собой оружие?
— Конечно нет, не волнуйся, — мягко сказал Турецкий, причем Грязнов глухо застонал. — Я буду без оружия, — продолжал Александр. — Санитары смогут войти со мной?
— Да, но чтоб без шуточек. Я держу руку на кнопке! Одно лишнее движение — и взрываю всех к гребаной матери! Помните.
— Не волнуйся, все будет честно. Я подойду к двери и постучу три раза. Ну? До встречи!
— Жду вас.
Турецкий дал отбой.
— Ну что, ребята, с Богом! Обниматься не будем, чай, пока не похороны.
Грязнов стал еще серее лицом.
— Ладно, Сашок, ни пуха. Соколов, готов?
— Одну секунду. Извините.
Соколов зашел Турецкому в тыл и прикрепил что-то крохотное сзади на его пиджак.
— Вот теперь готов.
— Это жучок? Как я не подумал? Молодец.
— Возьмите, Вячеслав Иванович. — Соколов протянул Грязнову миниатюрный приемник. — Теперь вы услышите все, что происходит в холле.
— Ну? Готовы?
— Да.
— Пошли!
Надрывно взвыла сирена, завизжали покрышки, и машина «скорой помощи» на большой скорости отъехала от оцепленного здания музея. Минутой раньше Грязнов спросил врача, молодого, но уже удрученного жизнью, с ранней лысиной:
— Ну что с ней?
Когда доктор поглядел на него, Вячеслав заметил, что у него красные, как у зайца, воспаленные бессонницей глаза.
— Рана сама по себе нестрашная. Сквозная в плечо. То, что она без сознания, — это просто обморок. Дамочка гиперэмоциональная, судя по всему. А вот крови потеряла много.
— Но она выживет?
— Вы же знаете, гарантии никто не дает. Но шансы довольно крепкие.
Впервые за это долгое утро Слава Грязнов почувствовал нечто вроде облегчения. Но в ту же секунду вспомнил про Сашку, про старинного друга Турецкого, оставшегося один на один с террористом, вооруженным смертоносным тротилом. И вдруг с такой убийственной остротой ощутил собственную беспомощность, что едва не зарычал, словно от боли. От него сейчас ничего уже не зависело: он даже не мог переговариваться по рации с группой захвата, ведь они в эту минуту уже, возможно, лежали, притаившись, на главной лестнице, не дыша, не шевелясь, не привлекая к себе внимание преступника. Грязнов не знал, где они, но предполагал, что уже вышли на условленную позицию.
Теперь оставалось выжидать, а это было труднее всего. Нет, разумеется, его не волновало, кому достанутся лавры, кто будет считаться руководителем операции — он, майор Соколов или Турецкий.
Просто очень хотелось помочь другу в беде. А вместо этого приходилось ждать.
Гигантские щипцы бесшумно перекусили навесной амбарный замок, словно садовые ножницы черенок хризантемы. Маскированный боец всунул под дверь фомку и сделал легкое, уверенное движение, подобное тому, каким ловкий дантист снимает с зуба коронку. Дверь негромко хрустнула и отворилась.
Майор Соколов махнул рукой, и «маски-шоу» ринулись в дверной проем. Отныне все разговоры закончены, единственным средством для обмена информацией становится язык жестов — скупых, четких, отточенных за годы совместной работы.