Когда с водкой было покончено, Абрамов подозвал официанта, расплатился и покинул ресторан.

На улице генерал Абрамов свистнул задремавшему шоферу и затем, усевшись в машину, приказал отвезти себя домой, в квартиру на Тверском бульваре. По дороге с генералом случился приступ желудочных колик, но ближе к дому боль отпустила.

— Что-то вы плохо выглядите, товарищ генерал, — сказал шофер, тревожно вглядываясь в его лицо. — Никогда вас таким не видел.

— Часто, что ли, меня из кабаков домой привозишь? — недовольно поинтересовался Абрамов.

— На моей памяти — пару раз.

— Вот именно. — Абрамов достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо.

Шофер снова вгляделся в лицо шефа и сказал:

— Может, в аптеку сгонять? Эрик Максимович, вы скажите. Мне ведь не трудно.

— Обойдусь, — сухо ответил шоферу Абрамов. — Домой езжай, к семье. Задержал я тебя сегодня. — Желудок вновь дал о себе знать, и генерал поморщился. — Ты уж, брат, прости меня за это.

— Да ладно, чего уж там.

Мягко скрипнули тормоза, и машина остановилась.

— Может, до квартиры вас проводить? — вновь подал голос шофер.

— Да что же это такое? — вскипел Абрамов. — Я что, похож на инвалида? С ума ты меня сведешь своими приставаниями.

— Простите.

Генерал выбрался из машины и с силой захлопнул дверцу. Сделал шоферу знак рукой, чтоб тот ехал, а сам повернулся и зашагал к подъезду.

В лифте Эрик Максимович почувствовал себя плохо, ему даже пришлось закрыть глаза и задержать дыхание, чтобы справиться с накатившей тошнотой. Но когда лифт остановился и Абрамов открыл глаза, с ним снова все было в порядке.

«Вероятно, выпил слишком много», — сказал себе Эрик Максимович. И на этом успокоился.

…Скинув с ног туфли и переобувшись в мягкие домашние тапочки, Эрик Максимович облегченно вздохнул. Конец дневным проблемам и мучениям.

Несмотря на поздний час, Абрамову совершенно не хотелось спать. В квартире, которую большинство его подчиненных называли «шикарными хоромами», было пусто и холодно. И виноваты в этом были не столько оставленные открытыми форточки — Абрамов любил прохладу, — сколько тишина огромных комнат.

Семья Эрика Максимовича в полном составе отбыла на отдых в Испанию. Абрамов должен был поехать с ними, но нашлось неотложное дело, потребовавшее его присутствия в Москве. Он до сих пор не мог забыть холодный, укоризненный взгляд жены, которым она одарила его в аэропорту. Ничего не поделаешь, у нее были все основания так смотреть. Тем более что одно неотложное дело сменилось вторым, второе — третьим, и конца этой утомительной цепочке проблем и забот не было.

Переодевшись в халат, Эрик Максимович включил телевизор, достал из бара стакан, початую бутылку коньяку и уселся в кресло, положил ноги на пуфик. В этой позе он мог сидеть часами. По телевизору показывали концерт, и хотя Абрамов не любил музыку, все же сидеть вот так, перед телевизором, в мягком кресле, со стаканом коньяка в руке, было чертовски приятно.

Эрик Максимович посмотрел на портрет жены, висевший над диваном, отсалютовал ему стаканом и сказал:

— За тебя, моя радость!

Затем сделал большой глоток и блаженно закрыл глаза. Когда утром домработница нашла его в этом кресле мертвым, он сидел в той же самой позе, только пустой стакан валялся на полу.

Глава вторая Начало

1

Полуденное солнце пекло неистово, раскаляя валявшиеся повсюду кирпичи до того, что на них без труда можно было бы изжарить яичницу, приди кому в голову подобная бредовая идея.

Ахмед уныло посмотрел вокруг и вздохнул.

Кирпичи, щебенка, обугленные куски арматуры, покореженные машины — вот во что превратилась иракская земля за какой-нибудь год. Кого в этом винить? Одному Аллаху известно. Так или иначе, все это сделали люди, а они — что по ту сторону передовой, что по эту — все не без греха. А на какую сторону вставать — это каждый должен решить для себя сам.

— Дядя американец, дай конфетку, — попросил у Ахмеда мальчонка, закутанный в какое-то бурое тряпье.

Ахмед достал из кармана карамельку и протянул ребенку.

— Держи, малыш.

— Спасибо, дядя американец! — поблагодарил мальчишка, повернулся и пустился наутек.

Ахмед закурил. Он ждал уже двадцать минут, и ожидание начинало его утомлять. Зевнув, Ахмед поднял с земли листок бумаги, который прибило ветром к его армейскому ботинку. На колышущейся ткани были изображены розовощекие ковбои, поглощающие сок с таким видом, словно это был божественный нектар, дарующий им вечную молодость. Похоже, эти американцы и впрямь верят в то, что когда-нибудь им удастся победить не только старость, но и саму смерть.

Ахмед вздохнул. Что ж, возможно, когда-нибудь так оно и будет. Эти американцы всегда добиваются того, чего хотят. Счастливые, довольные поросята, никогда не знавшие голода и нужды.

— Эй, дружище, Реддвей будет с минуты на минуту. Может, хотите чаю? У нас есть черный и зеленый.

Молоденький солдат смотрел на него с нескрываемым любопытством. Еще один розовощекий американский поросенок, верящий в свое бессмертие.

— Нет, спасибо, — сказал Ахмед.

Паренек ушел, оставив его в палатке одного. Ахмед еще немного поразмышлял о перипетиях судьбы, о том, почему одним судьба преподносит все, а у других забирает последнее; когда ход его мыслей приобрел совсем уж унылую тональность, полог палатки отъехал в сторону, и в образовавшемся просвете появилась огромная фигура Питера Реддвея. Он ввалился в палатку и пожал ладонь Ахмеда так крепко, что тот даже поморщился от боли.

— Рад вас видеть, — искренне сказал полковнику Ахмед.

— Да, я знаю, — невозмутимо ответил ему Реддвей.

Пятидесятишестилетний полковник американской армии Питер Реддвей был одет в маскировочный костюм, который был бы впору и слону. На его лбу и могучей шее поблескивали капли пота. Усадив Ахмеда на стул, он сел сам, вытер лоб платком и недовольно прокомментировал:

— Жарко, как в аду!

— Да уж, это вам не Америка, — не удержался Ахмед.

Реддвей ухмыльнулся, блеснув очками в дорогой оправе:

— Спасибо, приятель, я заметил.

— Мистер Реддвей, вы знаете, на какой риск мне пришлось пойти, чтоб встретиться с вами, — сказал Ахмед.

Реддвей кивнул:

— Да, Ахмед, знаю. Ты можешь быть уверен, твоя самоотверженность не останется незамеченной.

Ахмед недобро усмехнулся:

— Хотелось бы, чтобы она была не только замеченной, но и оплаченной, мистер Реддвей.

— В этом можешь не сомневаться.