— Кто говорит? — послышалось из-за двери.
— Старший следователь Генеральной прокуратуры Александр Борисович Турецкий.
— Турецкий? — Пауза. — Я слышал эту фамилию. Вы руководите операцией по захвату?
— Да!
— Значит, мои требования вам известны. Я даю вам двадцать минут на их выполнение. Если мои требования не будут выполнены, через двадцать минут я застрелю женщину.
В глазах Турецкого замерцал холодный огонек.
— Ольга Юрьевна, с вами все в порядке? — громко спросил он.
— Со мной — да! — ответила женщина. — Что с моим мужем?
— Он в порядке. Никакой бомбы под его креслом не обнаружено. Через пару минут он будет здесь. Полковник, слышите меня?
— Да.
— Не делайте глупостей! Двадцать минут — это мало, вы сами это понимаете. В театре переполох. Мне может понадобиться гораздо больше времени.
— У вас его нет, — ответил Рыцарев. — Двадцать минут! И больше никаких переговоров! Время пошло!
Александр Борисович отошел от двери, на ходу доставая из кармана сигареты.
— Турецкий! — услышал он у себя за спиной.
Александр Борисович оглянулся. К нему быстрыми, нервными шагами приближался секретарь Совета безопасности Петров.
— Турецкий, где она?!
— Виктор Игоревич… — спокойно начал Турецкий.
— Я спрашиваю, где моя жена?
Александр Борисович кивнул на дверь. Петров устремился туда. Он встал прямо перед дверью. Один из спецназовцев попытался ему воспрепятствовать, но он отшвырнул его руку.
— Рыцарев, вы слышите меня?
— Виктор, я… — вскрикнула было из-за двери Ольга Юрьевна, но крик тут же оборвался. По всей видимости, Рыцарев заткнул ей рот.
— Рыцарев, слушай меня внимательно: если с головы моей жены упадет хоть один волос, я… — Петров захлебнулся собственной яростью.
Пока он говорил, Турецкий закурил сигарету и, наморщив лоб, погрузился в размышление. Через полминуты лоб его снова разгладился, он вынул изо рта сигарету и затушил ее в опустевшей пачке. Потом подошел к Петрову, положил ему руку на плечо и тихо сказал:
— Отойдем к окну.
Виктор Игоревич, сникший, с выцветшим лицом и посеревшими губами, послушно пошел за Турецким. Они подошли к окну.
— У меня есть идея, — сказал Петрову Турецкий. — Помните недавнее выступление генпрокурора в парламенте? Он сказал одну странную — по крайней мере для меня — вещь. А именно, что в России на законодательном уровне возможно введение такой меры, как контрзахват заложников из числа родственников террористов. Тогда мне это заявление показалось полной дикостью. Впрочем, как и сейчас. Однако…
Разговор Турецкого и Петрова продолжался не больше минуты, после чего Александр Борисович взял у одного из оперативников рацию и зашел с ней за угол.
Жена Рыцарева, Анастасия Васильевна, была женщиной крупной и дородной. Несмотря на полноту, она была очень привлекательной, даже красивой; а в ее изумрудных глазах с длинными темными ресницами было что-то, что делало ее хрупкой и ранимой. Такую женщину хочется защищать, даже не будучи ее мужем.
Александр Борисович вздохнул и сказал:
— Гражданка Рыцарева, ваш муж — убийца и террорист. Он заперся в кабинете с заложницей. Через десять минут он ее застрелит.
Анастасия Васильевна побледнела. Ее пухлые губы задрожали, как у ребенка, который вот-вот заплачет.
— Что… Что я должна сделать? — пролепетала она полным ужаса голосом.
— Анастасия Васильевна, постарайтесь уговорить мужа выйти. В противном случае мы захватим кабинет силой. Ваш муж при этом, скорее всего, будет убит.
Женщина пошатнулась, и Турецкий поддержал ее за локоть.
— Хо… рошо, — тихо сказала она. — Куда мне идти?
— Это здесь, за углом.
Они медленно двинулись по коридору. Александр Борисович по-прежнему поддерживал женщину за локоть, глядя на нее с тревогой, поскольку сознавал, что она в шоке и может потерять сознание в любой момент.
Возле окна нервно курил секретарь Совета безопасности. Его лицо было бледным, осунувшимся и растерянным, в глазах застыла пустота. Увидев Турецкого, он дернулся навстречу, но Турецкий знаками приказал ему оставаться на месте, а затем подвел Анастасию Васильевну к директорскому кабинету.
— Полковник! — крикнул Турецкий. — Здесь ваша жена. Она хочет поговорить с вами!
За дверью послышался шорох, но Рыцарев ничего не ответил.
— Говорите, — приказал Анастасии Васильевне Турецкий.
— Ростик… — слабо пролепетала женщина. — Ростик, ты слышишь меня?
И вновь за дверью раздался неясный шорох, но Рыцарев продолжал молчать.
— Ростик, это Настя… Ростик, поговори со мной.
И вновь ответом ей была тишина. Секретарь Совбеза, не выдержав напряжения, сделал движение по направлению к двери, но Турецкий взмахнул рукой и сделал такое зверское лицо, что Петров замер на месте.
— Скажите ему, что любите его, что не сможете без него жить. И чтобы отпустил заложницу, — зашептал Турецкий на ухо женщине.
— Ростик, я прошу тебя… отпусти эту женщину! — повысила голос Анастасия Васильевна. — Она ни в чем не виновата!
Турецкий видел, что Рыцарева с трудом сдерживает рыдание. Ресницы ее подрагивали, губы тряслись. Она медленно подняла руку и приложила ладонь к двери.
— Ростик, не делай ей больно, — сказала она, нежно поглаживая ладонью дверь, словно это была щека ее мужа. — Прошу тебя.
Голос женщины сорвался, из глаз потекли слезы. Турецкий понял, что пора действовать.
— Все! — рявкнул он так, что вздрогнули даже спецназовцы. — Хватит разговоров! Капитан, уведите задержанную!
— Куда ее, Александр Борисович? — спросил капитан, ничем не выдавая своего удивления.
— В СИЗО! Я подозреваю ее в пособничестве террористам, ясно?
Анастасия Васильевна вскинула ладони к лицу и зарыдала в голос.
— Не трогайте ее! — закричал из-за двери Рыцарев. — Слышите, сволочи! Уберите от нее свои поганые руки!
Турецкий холодно усмехнулся:
— Слышим, слышим. Капитан, поместите задержанную в камеру к уголовницам, и пусть они научат ее жизни. Мы не церемонимся с террористами.
— Вы не смеете! — взревел из-за двери Рыцарев.
— Смеем, — жестко и холодно произнес Александр Борисович. — Вы все равно не доберетесь до аэропорта. Ваша квартира будет конфискована. Банковские счета вашей жены будут заморожены. Даже если ваша жена избежит уголовного наказания или получит условный срок, она пойдет по миру с волчьим билетом. Ее не примут на работу даже посудомойкой.