Турецкий сердито сверкнул глазами:
— И ты туда же?
— Шучу-шучу. Что хоть за дело-то?
— Да, понимаешь, паренек демобилизовался из армии, а его невеста за время отсутствия жениха переквалифицировалась из секретарш в проститутки. Сам знаешь, как нынешние девчонки рассуждают: работы поменьше, денег побольше. И называется красиво — «жрица любви». Вот и пошла двадцатилетняя дуреха в «жрицы». Паренек ее отыскал — друзья-доброхоты навели. Устроил скандал, порезал клиента, кинулся с ножом на сутенершу. Тут к делу подключились охранники борделя. Взяли парня в оборот, да только сил не рассчитали.
— Убили?
Турецкий кивнул.
— Угу. А потом и девчонку — чтобы не разболтала.
Грязнов поморщился:
— Подонки.
— Да уж. Теперь они не скоро на свободу выйдут. Уж я об этом позабочусь.
Турецкий яростно вмял окурок в пепельницу и тут же зашарил в пачке в поисках второй. В кармане у Грязнова зазвонил мобильник.
— Товарищ генерал-майор, — услышал он в трубке бодрый голос Гали Романовой, — я выяснила насчет этого Штурмана. Его связной — старший оперуполномоченный МУРа майор Осипов.
— Ты с ним встретилась?
— Нет пока. Тут есть… — Галя на мгновение замялась, — один нюанс.
— Что еще за нюанс?
— У майора Осипова большие неприятности. Он проходил свидетелем по делу об «оборотнях в погонах». На него и самого заводили дело, но… — Галя сглотнула слюну. — Ему через полтора года на пенсию. В общем, как бывает в таких случаях, у следствия не хватило улик. Я звонила Осипову, но, как вы сами понимаете, он уже не очень-то интересуется текущими делами. В том числе и сообщением Штурмана. К тому же Осипов сейчас за городом — он взял два дня за свой счет, чтобы отвезти внука в санаторий.
— Понятно. Ты договорилась с ним о встрече?
— Да. Как раз сейчас собираюсь ехать.
— Давай. Особо на него не дави, но если заартачится — изобрази фурию и сошлись на меня. Если хорошего разговора не получится, звони мне, я с ним сам побеседую. Расклад ясен?
— Так точно.
— Действуй.
Вячеслав Иванович положил трубку.
— Что, новое дело? — равнодушно поинтересовался Турецкий.
— Да. Намечается одна громкая заказуха. Пытаемся предотвратить.
— Было бы неплохо. Только это почти никогда не удается. Источник-то хоть стоящий?
Грязнов поморщился и повертел в воздухе растопыренной ладонью: дескать, пятьдесят на пятьдесят.
Турецкий кивнул, взял со стола сигарету и сказал, закуривая:
— Никак арбатские опять зашевелились?
— Пока неизвестно, — сдержанно ответил Грязнов.
Александр Борисович вздохнул:
— Брось, Слава. Ты не хуже меня знаешь, что в Москве ни одна солидная заказуха мимо них не проходит. Они залетных киллеров мигом вычисляют. У них агентурная сеть не хуже вашей, ментовской.
— А то и лучше, — мрачно заметил Вячеслав Иванович. — Уже два года за ними гоняемся, а толку никакого. Прошлой зимой взяли двоих с поличным, но они ушли в глухую несознанку.
— Их можно понять, — заметил Александр Борисович. — Для арбатских развязать язык — подписать себе смертный приговор.
— Кажется, эти ребята проходили по одному из твоих недавних дел? — осторожно закинул удочку Вячеслав Иванович.
— Нет. Наводка была ложной, и ты об этом прекрасно знаешь.
Турецкий усмехнулся и посмотрел на часы:
— Мне пора. Дел невпроворот, увидимся, наверно, не скоро.
— Привет жене.
Турецкий нахмурился, но кивнул:
— Передам.
На том они и распрощались.
Оставшись один, Грязнов заказал еще чашку кофе. Честно говоря, вытаскивая Турецкого в кафе, он надеялся заинтересовать «важняка» делом арбатских киллеров и устроить что-то вроде маленького совета в Филях. В последние дни у Вячеслава Ивановича голова шла кругом из-за обилия дел, и ему бы не помешала помощь старого друга. Однако, сообразив, что Грязнов имеет свой интерес, Турецкий предпочел уйти от разговора.
Что поделаешь, у Турецкого своих проблем пруд пруди. А, как известно, следователи не любят вникать в чужие дела и занимаются только теми, которые находятся у них в производстве.
Размышляя об этих невеселых вещах, Грязнов допил кофе и, бросив на стол деньги, покинул кафе.
3
Встретиться договорились рядом с санаторской спортплощадкой. Накануне вечером Осипов привез сюда внука, да решил и сам задержаться на пару дней, чтобы дать возможность мальчику освоиться. По крайней мере, так он объяснил Гале по телефону.
Галина увидела Осипова издалека. Он стоял, прислонившись плечом к железной балке турника, и смотрел на покачивающиеся от ветра кроны деревьев. Он был лысоват и невысок, однако широкоплеч и кряжист.
— Василий Петрович, здравствуйте! — окликнула его, подходя, Романова. — Я Галина Романова.
Осипов обернулся. Глаза у него были усталые и красные, словно после бессонной ночи. Впалые щеки поросли двухдневной щетиной. Пиджак слегка помят, рубашка несвежая. Галя протянула Осипову руку, и тот безо всякого энтузиазма ее пожал.
— Мы с вами, кажется, виделись, — сказал он скрипучим, хрипловатым голосом, слегка прищурив небольшие карие глаза с опухшими веками.
— Да, на задержании бандита Симонова, в прошлом году.
Осипов кивнул:
— Помню. Славное было время. Хотите присесть или прогуляемся? — Он кивнул в сторону деревянной скамейки, стоящей под густым каштаном.
— Я не против, — ответила Галина.
Они сели. Осипов достал из кармана небольшую трубку и пакетик табака. Принялся неторопливо ее набивать, уминая табак большим пальцем. Майор выглядел старше своих лет. Возможно, его так состарили последние события. Вид у Осипова был неприветливый, и Галина не знала, с чего начать разговор.
— Я слышала, вы скоро уходите на пенсию? — сказала она наконец.
— Да. Ухожу, — сказал Осипов. И, подумав, добавил: — И слава богу.
— Что так?
Осипов бросил на нее быстрый, неприязненный взгляд:
— А то вы не знаете. Отдал работе всю жизнь — и что взамен? Хорошо, хоть не вытолкали с позором, а дали дослужить.
«Сами виноваты», — чуть не сорвалось с языка Галины, но она вовремя остановилась.
— Я слышала про ваше дело, — сказала Галина и тут же быстро поправилась: — Вернее, про дело, по которому вы проходили свидетелем.
— «Свидетелем», — с усмешкой повторил Осипов. — Ну да, свидетелем. Только сначала меня два месяца трясли за шиворот и тыкали мордой в грязь, как напакостившего котенка.