— И очень хорошо, Владимир Федорович, никто вас и не принуждает, — вдруг заулыбался Норман Плэтт. — Мы от вас уже получили нужные сведения.
— Какие? — я старался тоже, как Юрий, быть невозмутимым. Но получалось ли у меня это?
— Вы спрашиваете — какие? Это мы скажем в дальнейшем, какие сведения вы нам поможете получить. Я говорю о будущем времени как о настоящем, вы меня понимаете, дорогой полковник? Ведь вы не откажетесь оказать нам маленькую услугу в дальнейшем, не откажетесь хотя бы потому, что мы вам оказали в Исламабаде гостеприимство по высшему классу! Надеюсь, довольны, как вы у нас отдохнули? Ах, да, припоминаю, вы уже говорили, что кормят и содержат вас отменно, — улыбался Норман.
А я молчал и играл желваками.
Норман предложил мне подписаться под стенографической записью моего допроса на английском языке, но я, естественно, отказался. Норман не стал настаивать. Он как-то вдруг подозрительно любезно сегодня запел. Я чувствовал: в дальнейшем мне никак не уйти от какого-нибудь подвоха.
— Все. Вот и все!.. Вот наши дорогие гости и свободны. Можете направляться куда хотите. Мы, американцы, всячески приветствуем и поддерживаем перестройку! Теперь русские — наши друзья, — сладко улыбался Норман Плэтт, наслаждаясь иронией.
Я поднялся со стула и собирался уже выйти из комнаты, но Плэтт меня остановил:
— Куда же вы? А вашего друга, к которому вы так сложно добирались, не хотите с собой пригласить? Вы когда-нибудь были в Исламабаде? Вечером, когда прохлада, городок становится просто восхитительным. Очень рекомендую прогуляться.
— Где аль-Руниш? — резко спросил Королев.
Его на всякий случай еще раз засняли фотоаппаратом в разных ракурсах — со мной, стоящим на заднем плане.
— Господин Салим нас не интересует. Разыскивать его — не наша функция, а по-прежнему ваша, не так ли? — снова беспредельно мерзко заулыбался белозубый американец.
Королев хмыкнул и тоже резко поднялся со стула. Мы уже собрались выходить из этой следственной «ленинской комнаты», сопровождаемые недоверчивыми взглядами застывших вдоль стены фотографов-«шкафов» и господина с видеокамерой, как Норман Плэтт вновь остановил:
— Счастливого пути, граждане мира. Только будьте осторожны, если попадете в какую-нибудь переделку или вас задержат на границе, я выручать не буду…
Я не дослушал и вышел вон. За мной, не прощаясь, последовал Королев.
Мы оказались во втором внутреннем дворике дома, где меня содержали. Посреди дворика на подстриженной зеленой траве розовый алебастровый фонтанчик мелкими каплями орошал траву. Неподалеку от фонтана стояли маленькие детские качели, от которых сердце у меня сжалось. Я вспомнил о своей жене и о ней, о Т. Дворик был просто райским уголком. Я взглянул на Юрия, он был мрачен.
— Что ты скажешь на предложение Нормана? — спросил меня Юрка. — Исламабад вечером действительно неплох.
Под вечер, когда на город опустилась прохлада, когда окончили свои трели муэдзины, мы отправились в ближайшее кафе, где сидели, потягивая кофе, одни пузатые пакистанцы и индусы. Но в кафе мы не стали задерживаться, увидев, что там нет ни одной женщины, так же как и на улице — ни одной. В кафе к тому же не оказалось ни капли спиртного, а Юрка хотел разыскать водку, пусть не русскую, любую. Мы отправились к центру и оказались возле дорогого ночного заведения, перед которым толпились мужчины. Вообще за время нашей прогулки я видел только одну женщину в чадре, которая пугливо почти бежала, шарахаясь от прохожих мужчин.
Я сказал, что не хочу снова пить за встречу, и мы зашли в это заведение с арабским названием, где «давали» танец живота. Подобные танцы я видел и в Европе, но здесь, под общий восточный колорит, он был более впечатляющим… Мы не стали ждать окончания шоу, вышли из кабаре, я оглянулся, Юрий тоже несколько раз оглядывался; но никого за своими спинами мы не обнаружили. Как ни странно, слежки не было, а я-то думал…
Мы должны ждать наступления ночи, поскольку ночью, как сказал Королев, нам предстояло выехать в большом фургоне в Афганистан. В фургоне находились пачки с пропагандистскими листовками на нескольких языках и ящики с медицинскими препаратами и медицинской аппаратурой. Когда перевалило за полночь, мы погрузились в фургон. Сидели возле самой кабины, забаррикадированные многочисленными ящиками и тюками с бинтами.
Тряслись долго. Большую часть времени я дремал. Я был по-прежнему мрачнее тучи и, чтобы ни о чем не думать, старался уснуть. К счастью, это удалось. Хотя Королев постоянно осторожно будил меня и пытался завести разговор о Москве, о политической ситуации в стране, о том, сколько сейчас получают офицеры. И есть ли в Германии «чекистки»? «Чекистками» в Афганистане звали женщин, которые приезжали из Союза работать в Афган за чеки. Во время войны большую часть зарплаты офицерам платили чеками, которые на родине с хорошей выгодой можно было обменять около любой внешторговской «Березки» или в той же «Березке» накупить на них баснословно дешевой японской аппаратуры, а потом ее перепродать. Как это все было давно, словно другая эпоха. А прошло-то всего несколько лет.
Мы ехали часов пятнадцать практически без остановок, лишь на границе едва притормозили на пять минут.
Под вечер машина остановилась в небольшом ущелье. Двое шоферов-афганцев помогли нам выбраться из-за баррикады ящиков. Я с наслаждением размял ноги, побродив босиком по дну маленького мутного ручейка; возле ручья горело несколько костров, вокруг которых сидели «духи». Некоторые из них подошли к нам и удивленно и недоброжелательно разглядывали двоих «бледнолицых». Это были люди из группировки Турана Исмаила.
Нам предложили поесть американской тушенки ножами прямо из банок. Видимо, моджахедам объяснили, что мы с Королевым — люди аль-Руниша. Я несколько раз слышал, как повторяют его имя наши шоферы-афганцы.
Со стороны густой стены «зеленки» послышалось бряцание оружия и шорохи. Наш фургон начали опорожнять, перегружая ящики и пакеты на спины лошадей и мулов.
В кромешной тьме мы снова двинулись в путь, следуя за лошадьми. Мы то поднимались, то, казалось, готовы были свалиться в бездонную черную пропасть, петляя по едва заметным каменистым тропинкам.
Перед рассветом вошли в «зеленку», и я мысленно облегченно вздохнул, так как моджахеды уже зажгли фонарики и кто-то закурил. Мы были в безопасности и, слава моему ангелу-хранителю, не напоролись ночью на засаду противоборствующей группировки.
До госпиталя Красного Креста оставалось рукой подать, а именно туда направлялся караван. В этом госпитале должен был находиться Салим аль-Руниш. Медикаменты и листовки принадлежали ему.
— Он существует легально, этот госпиталь? — спросил я у Королева.
— Почти легально. Он на территории, контролируемой племенем белуджей. — Юрий объяснил мне, что теперь нет уже никаких поводов для опасений. Там, где белуджи, там полный порядок. Эти белуджи — этакие афганские либералы, ни за кого не хотят воевать и сами лишний раз не суются на чужую территорию.