Якимцев, изучая этот факс, успевал время от времени поглядывать то на Сидорчука, выкладывающего свои соображения по поводу Плотникова, то в окно – что-то никак не появлялся их гость на улице, застрял где-то в недрах Мосгорпрокуратуры. И вдруг он подался вперед, навалился обеими руками на подоконник.
– Глянь, глянь-ка, Федор Николаевич! Ты помнишь, как он расписывал тебе свои страдания, когда его певица бросила? Погляди, как мучается!
Сидорчук тоже подошел к окну и увидел, как навстречу вышедшему из их здания продюсеру кинулся высокий светловолосый пижон; в следующий момент встретившиеся трогательно заключили друг друга в объятия, после чего обменялись жаркими поцелуями, не оставляющими никакого сомнения в том, что именно происходит.
– Видишь – болельщик, – хмыкнул Якимцев. – Переживал за… товарища…
– От твари! – хлопнул себя по бедрам Сидорчук. – Небось от так же ж и в «Околице». Они, эти педики, там между собой разбирались, а мы с вами хотим из этого дерьма шось путное выловить!
– Нет, – сказал Якимцев. – Не согласен. Давай-ка посмотрим, Федор Николаевич, что у нас с тобой получается, если, допустим, в драке и впрямь участвовал именно Топуридзе. Прямо перед самым покушением он идет в «Околицу» – оттянуться, что называется. Один ли идет, с кем-то еще, этого мы пока не знаем. На выходе происходит какая-то дурацкая драка – очень соблазнительно предположить, что драка спровоцированная, инспирированная. В результате Топуридзе не ночует дома, ночует где-то еще, откуда потом уезжает на левостороннем «ниссане». Где? Опять-таки очень соблазнительно предположить, что у этой самой певицы, у Анаис. Почему? Да потому что на следующий день он с утра едет к себе в мэрию на ее, как выясняется, машине, с ее водителем. И тут его встречают люди – опять-таки очень соблазнительно предположить, – откуда-то знающие, что это едет именно он, именно на этой машине, именно по этому маршруту, ну и так далее…
– Все, конечно, даже складно. Прямо-таки, я скажу, соблазнительно складно. Только не могло так статься, шо ждали не его, а ту самую певичку? Или ее шибздика?
– А вот это я сильно сомневаюсь. Смотри. «Чистильщик» или «дирижер» говорит киллеру: «Добей гада!» Согласись, если б это имело отношение к певице, то было б сказано как-то иначе. Ну к примеру: «Добей гадину»…
– Гоп, согласный. Ну а коль речь шла про этого, про продюсера? Его ж сам Боженька велел обозвать и гадом, и хуже, разве нет?
Якимцев ненадолго задумался.
– Можно, конечно, хотя все-таки слишком этот Плотников мелкая тварь, чтобы на него охотиться вот так, «по-большому». Зачем? Его же можно просто подловить где-нибудь в темном месте, да немножко придавить… Ну то есть его, наверно, проще и надежнее припугнуть, как мне кажется. Знаешь что, Федор Николаевич, давай-ка примем это дело как рабочую версию, а? По-моему, очень даже ничего получается. Ей-богу, я просто чувствую, как складно все выходит – каждый кирпич словно сам на свое место ложится… Надо только будет еще как следует с этой самой Анаис, или как ее там… поговорить – и порядок. А?
– А ще можно попробовать жену Топуридзе пожмакать, га? Софию Михайловну… Или в «Околице» фотки певицы и того же Топуридзе показать – признают, не признают…
– Да, я эту самую Анаис припоминаю, припоминаю. Думаю, это очень эффектная парочка была. Не могла их обслуга и в ресторане, и за игорными столами не запомнить… И вот еще что… Обрати внимание: второй раз у нас в деле всплывает некий Джамал Исмаилов…
– Як – второй? Что сейчас – то я понял. Гостиница «Балканская», так? То ж его готель, верно? Стало быть, то его охранники и драку затеяли.
– Верно! – одобрил Якимцев.
– Ну а еще ж когда? – недоуменно спросил Сидорчук.
– А еще – в самом начале, когда покушение только-только произошло. Он тогда, как друг пострадавшего, дал странноватое, мягко говоря, интервью… Такое интервью, что у меня, знаешь, сразу возник позыв встретиться с ним…
Первое, что я увидел, войдя в отделанный малахитом и «золотом», то бишь латунным декором, холл, была не традиционная елка, не новогодние гирлянды, а огромный, от руки, плакат: «Ура, ура! Да здравствует Лефортовская дыра!» А ниже этой залихватской строчки, чуть мельче, было приписано как бы в пояснение: «Мы со щитом!» Оглушенный музыкой, которая, ясное дело, была здесь слышна намного сильнее, чем на улице, я прочел этот текст еще раз, снова ничего не понял и, покорясь настойчивой воле сопровождающего меня Вована, минуя группки разгоряченных торжеством и о чем-то оживленно беседующих между собой людей, прошел через весь холл. В руках у многих были бокалы и рюмки, к стенам холла жались уставленные блюдами и бутылками столы – словом, это был самый настоящий светский прием по какому-то, вероятно, весьма заслуживающему того поводу. Причем, как я догадался по некоторым признакам, здесь, в холле, было что-то вроде комнаты отдыха, основная же гулянка шла где-то в другом месте, о чем свидетельствовало все так же доносящееся до меня время от времени нестройное пение многих голосов и все те же стихийно возникающие женские смешки.
Наконец мы с Вованом благополучно пересекли холл с угла на угол и свернули в небольшой коридорчик.
– Подождите немного, – сказал мне Вован у двери с табличкой «Генеральный директор». Здесь стоял стол для секретаря, но он был пуст. Вован, осторожно приоткрыв дверь, заглянул в нее и, бросив мне еще раз: «Подождите, я сейчас», нырнул туда, в недоступное простому смертному убежище самого главного начальника этой развеселой конторы, что тут же подтвердил прилетевший из-за плохо прикрытой Вованом кожаной двери грозный начальственный рык:
– Что-о?! Какой, к едрене фене, следователь? Опять?! Ну и какого х… ты его тащишь сюда?!
Интересно, подумал я. Интересно бы узнать, и поскорее, чем вызвана такая, как теперь модно говорить, неадекватная реакция. Впрочем, вскоре этот рык как начался, так и стих сам собою, – я был абсолютно уверен в том, что причиной этой томительной паузы было то обстоятельство, что сейчас Вован, наклонясь к самому уху шефа, докладывал ему о находках в их дворике и о том, почему он принял решение вести нежелательного гостя сюда, в святая святых фирмы. Очевидно, я не ошибся, потому что, когда Вован, широко распахнув передо мной кожаную дверь, а сам угодливо вжавшись в стену, впустил меня в начальническое логово, навстречу мне встал широко улыбающийся хозяин кабинета – будто это вовсе не он сейчас бился тут в истерике. Он даже вылез из-за своего стола и сделал несколько шагов мне навстречу, что было, надо полагать, великой честью. Хозяин этого кабинета был огромен и тучен. Так тучен, что, казалось, каждое движение дается ему с таким трудом, как будто все его члены и суставы нуждаются в смазке. В то же время на круглом его и в общем-то симпатичном лице сияла ровная белозубая улыбка. Металлокерамика, успел подумать я с легкой завистью, потому как мне давно уже было пора заняться зубами, уже, что называется, прижимало, да все как-то руки не доходили. То времени не хватало, то денег – все-таки хорошие зубы недешевое удовольствие. Хозяин кабинета, безусловно, мог себе это удовольствие позволить – точно так же как мог он позволить себе и отличный костюм, и сорочку. И все это, скорее всего, шилось на заказ. И как шилось! Я оценил.