– Не перебивайте меня! Должен заметить еще, что экономика, все, что вы тут говорили, к тому делу, которое я веду, имеют отношение в общем-то косвенное. Я занимаюсь расследованием убийства. И намереваюсь доказать, что к нему, к этому преступлению, вы имеете касательство самое непосредственное.
– Послушайте, господин следователь! – холодно возмутился Исмаилов, и снова я, едва сдерживая ярость, приказал ему:
– Не перебивайте, слушайте. А потом побеседуем, если будет охота. Послушайте, как в итоге расследования мне видится картина происшедшего, то есть покушения на убийство заместителя главы московского правительства Георгия Андреевича Топуридзе… Вы в силу каких-то причин были абсолютно уверены в том, что московское правительство в ближайшие дни утвердит проект строительства в Лефортове туннеля глубокого заложения с помощью импортного проходческого щита. Так уверены, что, опережая события и добыв деньги с помощью махинаций в Универсал-банке, даже приобрели в Германии щит. Впрочем, и тут вы схитрили: щит приобрели бэу, а выдали его за новый, надеясь впоследствии разницу положить в свой карман. – Я прервался, наслаждаясь паузой, смотрел на Исмаилова – как он реагирует на обвинение. Он внимательно меня слушал, поджав тонкие, на глазах синеющие губы, – похоже, пребывал в колоссальном напряжении. – Почему вы были так уверены в своих планах – это мы еще выясним, думаю, вас уверил в успехе всей затеи новый ваш приятель и, очевидно, компаньон – Рождественский. И тут до вас доходят сведения, что другой ваш приятель – на этот раз бывший – готовится сделать сообщение на правительстве и тем самым двухмиллиардный проект строительства туннеля глубокого заложения похоронить. Имя этого бывшего приятеля – Топуридзе. Узнав об этом, вы заманиваете Топуридзе в ресторан. Да-да, именно заманиваете, я уже знаю, что вы подвергли Георгия Андреевича массированной атаке. В ресторане вы, в присутствии еще двух заинтересованных лиц – Рождественского и Дворяницкого – попытались уговорить Топуридзе не «топить» туннель, что он собирался сделать, изучив альтернативный проект Баташова из НИИ транспортного строительства, по которому смета сокращалась втрое. А когда уговорить Топуридзе не удалось, вы решили сделать все, чтобы он не выступил на заседании правительства. Для этого вы с помощью подручных, в частности приглашенного вами же Плотникова и двух своих телохранителей, инсценировали нападение на Топуридзе представителей некой криминальной группировки. Конечно, эти «специалисты» могли прикончить Топуридзе там же, у «Околицы», но что-то вас в такой простоте решения не устроило. Не знаю – обилие ли свидетелей, присутствие ли Анастасии Янисовны или что-то еще, но вы сделали все возможное, чтобы Топуридзе остался жив и поехал ночевать к Величанской. Преследовали вы при этом совершенно определенную цель: ваши киллеры теперь знали, как поедет Топуридзе утром на службу. И, будучи совершенно уверенными в том, что он поедет только так, заранее заняли свои боевые места. Топуридзе поехал и был встречен киллерами… Вот теперь у вас руки развязаны. Вы в срочном порядке привозите в Москву щит, а ваш приятель Дворяницкий готовит под него стартовый котлован. Вот теперь вам фактически никто не мешает и вы, очевидно, собираетесь поставить всех перед свершившимся фактом: хотя проект и не утвержден, проходка туннеля уже началась, так что уже поздно что-либо менять в этой ситуации… – Я по-прежнему не сводил глаз с Исмаилова. Тот казался невозмутимым, только губы, похоже, сжал еще плотнее. – Как вам такая картинка? Или вы собираетесь возражать?
Исмаилов по-прежнему молчал – то ли сраженный логикой моих доводов, то ли тщательно готовил в уме ответ. Наконец он все же разлепил свои почти черные губы.
– Не сомневайтесь, мне есть что вам возразить. Но я знаю вас, сыщиков, вы если впились в какую-то версию, будете держаться за нее до самого конца, трактором не оттащить… Поэтому возражать тут, наверно, совершенно бессмысленно. Я приведу всего лишь один довод в свою защиту. Я никогда бы, слышите, никогда в нынешней ситуации не пошел на такой шаг, как тот, который вы так художественно мне приписываете. Я, знаете ли, человек амбициозный. Я даже, представьте, собираюсь выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах.
– На выборах президента России? – уточнил я, не показывая своего удивления.
– Да. Российской Федерации.
– Как Брынцалов? Ну и зачем вам это нужно?
– Нет, не как Брынцалов. Брынцалов это делал ради рекламы, у меня же совсем иные цели. Для меня эта акция принципиально важна – для утверждения моего доброго имени. Представляете, какую проверку проходит такой кандидат? И если я ее пройду – с моей-то репутацией, с моим национальным происхождением, – никто уже не посмеет, подобно вам, отождествлять меня с какими-то гангстерами… Да и просто хочу на этих выборах проверить свои реальные возможности. И вообще, люблю ставить перед собой невыполнимые с виду задачи…
– Ну это еще ведь только разговоры, верно? А пройдете вы ту проверку, о которой толкуете, не пройдете – это еще бабушка надвое сказала.
– Именно поэтому я и не мог бы совершить того, что вы мне тут приписываете! И вообще, у вас ведь пока одни только предположения, верно? И улики, даже если они есть, в чем лично я сомневаюсь, они, как я понимаю, косвенные. Или вы уже нашли киллеров? – Его синие губы раздвинулись в ироничной улыбке. – Настоящих доказательств у вас, вероятно, нет, иначе бы вы меня уже давно арестовали. – Он встал. – А посему позвольте мне откланяться. Не могу сказать, что очень рад нашему знакомству, хотя оно было любопытным. И настоятельно прошу, раз у вас нет на меня ничего конкретного, – не дергайте меня, не пугайте больше, тем более что я не из пугливых. Уж не разочаровывайте окончательно в том мнении, которое у меня уже сложилось…
Я подтолкнул ему через стол листы протокола допроса свидетеля. Говорили долго, а протокол получился небольшой… Да и вряд ли даже самый подробный протокол отразил бы все то, о чем мы тут говорили…
– Вот прочтите внимательно, подпишите каждый лист… А что касается прямых доказательств – их действительно у меня пока маловато. Но лично мне их и не надо – я же не суд присяжных. Я сегодня поговорил с вами – и мне этого достаточно. По крайней мере, для того, чтобы знать, совершали вы преступление или нет. Я убежден – вы его совершали. А доказательства у нас будут, можете даже не сомневаться. – Я замолчал, наблюдая, как Исмаилов пробегает одну за другой строчки протокола.
– Ну что ж. – Улыбка так и не сходила с его лица. – С моих слов, все верно. – Он начал подписывать листы протокола.
– Так о чем, бишь, мы с вами? А, да, доказательства. Как говорится, попутного вам ветра в корму. Найдете что-нибудь – глядишь, поговорим еще. А до того все же не надо меня дергать без особой нужды… Кстати, – вспомнил он, уже стоя у дверей, – все же имейте в виду, что больше без адвоката вы меня не увидите…
После его ухода я сидел еще какое-то время за своим столом опустошенный – столько сил отнял этот разговор, что, казалось, у меня совсем не осталось энергии, чтобы подняться, куда-то идти…
Дело о покушении на Топуридзе уже нельзя было назвать висяком, но от этого никому не становилось легче. То, что получалось, было даже тяжелее, чем висяк: я практически со стопроцентной достоверностью знал главного виновника преступления, и все косвенные улики указывали именно на него, а прямых доказательств у меня не было. И преступник – умный, смелый, презрительно уверенный в собственной безнаказанности – в душе издевался и надо мной, и над правосудием.