Тамерлан молчал. Он не хотел, чтобы по войску пронесся слух, что Великий видел плохой сон. Это — дурное предзнаменование перед битвой за Москву.
Сегодня ночью Тамерлану снился адский огонь, пожирающий его людей и лошадей.
Тамерлан проснулся в холодном поту и велел вызвать толкователя снов. Но тот ничего не мог сказать, дрожащими руками перебирая нанизанные на бычью жилу человеческие позвонки. В гневе Тамерлан приказал привязать толкователя к четырем лошадям и выпустить в поле. После этого заснул спокойным богатырским сном.
— Велишь ли выводить войска в поле, Великий? — тихо спросил Будиг–хан.
Тамерлан кивнул и вернулся в шатер облачиться в доспехи. Он знал, что сеча будет страшная, русские так просто не расстанутся со своим городом, который считают святым. Но для Великого Тамерлана Москва — лишь заноза в пятке, полученная на пути к Последнему Морю.
Позже, когда Тамерлан стоял на холме в окружении нойонов и осматривал поле будущего сражения, он почувствовал что‑то неладное.
Вот она, русская земля — беззащитная, плодородная, с богатыми городами и сильными людьми. Скоро от них останутся обгорелые останки — законная добыча воронов.
Тем не менее что‑то настораживало, угнетало и мучило Тамерлана. Что‑то заставляло его медлить и не давать сигнал к наступлению.
Нойоны горячили коней, показывая удаль, воины пускали стрелы в воздух, определяя направление ветра, в лагере затаптывали костры и сворачивали шатры.
Войско замерло. Великий миг, кода мановение руки одного человека решает судьбы мира.
Тамерлан вздохнул, задумался, бросил поводья, готовясь дать сигнал…
И в этот миг словно порыв ядовитого ветра пробежал по полю. Сотни тысяч лошадей пришли в смятение, издавая безумное ржание, тряся гривами, выбивая копытами комья земли и задирая хвосты. Пена появилась на конских мордах.
Напрасно всадники пытались успокоить животных. Порядок, непререкаемый в войсках Великого Тамерлана, нарушился, стройные ряды распались.
Туменники носились между рядами, истошно вопя, охаживая плетьми людей и коней.
Вот уже кое‑кто из военачальников выхватил кривую короткую саблю и наотмашь рубанул одного–другого воина, наводя порядок.
Все напрасно.
Поле бурлило, как баранье рагу в огромном чугунном казане.
Войска пришли в смятение, никто не понимал, что происходит. Все смотрели на холм и ждали, что Великий Тамерлан одним своим словом восстановит ряды воинов, бросит в бой, и день закончится добычей, как всегда.
Однако Великий Тамерлан смотрел насупленным взором и не произносил ни слова. Он вспомнил давешний сон.
Вот оно, проклятое предсказание!
Внезапно послышался невнятный гул. Гул усиливался. Казалось, миллионы больших барабанов заговорили разом, предвещая что‑то страшное.
Поле вокруг Тамерлана разом взорвалось сотнями тысяч воплей.
Воины бросились успокаивать лошадей, одновременно тыча пальцами в небо.
Над полем вырос лес рук.
Люди издавали крики ужаса и зарывались лицами в лошадиные гривы, лишь бы не видеть невероятную картину, что заняла все небо.
Единственный, кто остался недвижим, чья лошадь даже не пошевелилась среди всеобщего хаоса, был Великий Тамерлан.
Он молча смотрел на небо. Смотрел словно в ожидании знака свыше. Какие мысли были у него в голове?
Только что светлое и безоблачное небо, наполненное пением птиц, пронизанное лучами свежего солнца, в мгновение ока изменилось.
Со всех сторон над войском собрались стаи свинцово–серых туч. Небо бурлило, переливаясь всеми оттенками серого и лилового, временами становясь иссиня–черным.
Тамерлан понял, что там, наверху, идет страшный бой. Бой между братом Солнца, покровителем Тамерлана и его дикой орды, и небесными покровителями Святой Руси.
Временами становилось так темно, что нельзя было видеть человека рядом с собой. Сражение шло отчаянное. Тьма сменялась таким ярким светом, что приходилось прикрывать глаза.
Внезапно со стороны Москвы в небо устремились лучи яркого света.
Крик изумления пронесся по войскам Тамерлана.
Все замерли в ожидании чуда.
Лучи достигли неба, отразились от него, как от гигантского зеркала, и устремились на поле, к войску Тамерлана. Достигнув поля, лучи на миг ослепили воинов и лошадей.
Воины с криками закрывали глаза, лошади кружились на месте, как безумные.
Лучи становились все горячее, от них исходил нестерпимый жар.
Еще миг–другой, и лучи прожгут насквозь кожаные шлемы и щиты, а от великого войска останутся обгорелые куски мяса — праздник для воронов.
Тамерлан понял, что не в силах удержать войско, которое вот–вот побежит, бросая оружие и навеки покрыв позором своего повелителя.
И Великий Тамерлан приказал отступить.
* * *
Польская граница, 1750 год.
Проклятый дождь лил, не переставая, третьи сутки подряд.
Крохотный шинок, притулившийся на обочине дороги, вившейся вдоль опушки, превратился в маленький островок, окруженный непролазной грязью.
Земля теперь была не земля, а топкое болото, окружившее шинок со всех сторон, оставив нетронутыми лишь подходы со стороны громадного черного леса. Едва заметно просматривалась колея на дороге, да глубокие следы лошадиных копыт.
— Зарядило тебя, нелегкая, — бормотала себе под нос старая шинкарка, восседая за широкой деревянной стойкой и протирая глиняные кружки грязной тряпицей. — Как жить‑то? Кто сюда приедет по такой‑то погоде?
Внутри питейного заведения темно: хозяйка экономила на свечах, а потому палила лучину. Вот и сейчас единый слабый огонек березовой щепочки, погруженной в постное масло, освещал убогое помещение. Провалившийся деревянный пол, грубые деревянные лавки, не скобленые деревянные столы… В углу — большие плетеные бутыли, содержимое которых не вызывало сомнения. И еще — деревянная лестница, уходившая под потолок: то ли на чердак, то ли на второй этаж.
Пожилая шинкарка закончила протирать последнюю кружку. Огляделась, достала из кармана кожаный кошелечек и вытряхнула деньги на стойку. В темноте раздался звон мелких монет, сопровождаемый горестным вздохом шинкарки. Едва она успела сбросить обратно в кошелечек свое жалкое богатство, как за дверью раздался грохот. Кто‑то споткнулся о стоявшую в сенях бочку с водой и громко выругался.
Еще через мгновение в шинок ввалились двое: грязные, усталые, мокрые, перевязанные тряпками, сквозь которые проступила кровь. Шинкарка обмерла, прижав к себе кошелечек.
— Здорова будешь, хозяйка, — приветствовал шинкарку мужик со здоровенным бельмом на глазу.