Не успела хозяйка одеться, как явился Халит с корзиной. Сняв тулуп, он принялся выставлять на стол мед, банку молока, масло, сыр, колбасу и бутылку водки.

— Ты что, в магазин успел сходить? — удивилась Никитина. Ближайший магазин от деревни Кресты находился в селе Бронзовицы, в пятнадцати километрах.

— Халит лыжу надел, туда-сюда быстро катал, — сообщил мусульманин. — Еще Халит баню топил. Давай праздник делать, твоя моя праздновать.

— Нашел повод… — проворчала Дарья Ивановна, но сама была весьма довольна. Открытой семейной жизни она раньше не знала, и это новое чувство наполняло женщину умилением и покоем.

— Давай в баню ходить. Моя твоя веником парить. Потом сядем за стол, — предложил Халит.

— Как же это мы вместе в баню пойдем?

Срамота какая… — покраснела Дарья.

— Теперь моя твоя все вместе надо делать, — убежденно ответил Халит. — Твоя без мужчины плохо. Зачем в бане старый доски новым гвоздик прибивал? Халит баню чинить.

Халит пол чинить. Халит потолок чинить.

— Баню давно пора ремонтировать. Я сама знаю. Но не умею. И досок никаких я там не прибивала. С чего ты взял?

— Моя глаза есть, голова есть. Смотрел, новый гвоздик видел, — ответил Халит.

— Баню как отец покойный поставил, так ее никто и не трогал, — настаивала Дарья Ивановна.

— Иди, сама пол смотри, новый гвоздик смотри. Твоя вспоминать будет, — предложил мусульманин.

— Погоди, Халит. Когда Эдик парился, он гвозди зачем-то спрашивал, — напрягла память Дарья Ивановна.

Халит задумался.

— Твой Эдик тюрьма сидит. Твой Эдик бандит. Он баня мог автомат прятать, пистолет прятать, взрывчатка прятать. Халит смотреть надо. Баня жар-пар сильный. Взорвать может.

— Ты прав. Эдик меня обманул. Он не бизнесменом, а настоящим бандитом стал. Спасибо, хорошие люди внучку от тюрьмы сберегли. От него все можно ждать, — согласилась Никитина.

Халит кивнул, взял топор и пошел в баню.

В печи тлели угли, после мороза горячий воздух парилки обжигал. Мусульманин разделся до трусов, присел на корточки и начал топором потихоньку поднимать доски пола. Халит насчитал четыре доски, приколоченные новыми гвоздями. Рыхлое подгнившее дерево под топором крошилось. Подцепить и поднять доски было трудно. Халит провозился долго. Он старался не портить баню. Потом решил, что доски все равно придется менять, и взялся за дело смелее. Первую доску пришлось расковырять. Три остальные вынулись легко. Под досками ничего не оказалось. От того, что работать пришлось в духоте, Халит вспотел и решил ополоснуться, но на всякий случай запустил руку в образовавшийся проем и потрогал грунт. Под поднятыми досками он был подозрительно мягким. Мусульманин накинул полушубок и сбегал в сарайчик. Снова напугав кур, он схватил лопату и вернулся в баню.

Через пятнадцать минут лопата уперлась в жесткий предмет. Халит отложил лопату, разгреб землю руками и осторожно вынул что-то, завернутое в целлофановый мешок. Положив находку на скамейку, Халит аккуратно, стараясь не ударить, смел березовым банным веничком с нее остатки грунта.

Под прозрачным целлофаном открылся плоский чемоданчик. Мусульманин долго сидел не двигаясь. Отдохнув, он развернул целлофановый мешок. В нем оказался кожаный кейс, запертый на два замочка. Халит взял топор, дрожащими руками втиснул лезвие топора под крышку и нажал. Кейс открылся.

Ни бомбы, ни автомата в нем мусульманин не обнаружил. Но то, что он увидел, напугало Халита не меньше оружия. В кейсе лежали пачки долларов, драгоценности, конверт с бумагами и два паспорта.

Халит закрыл кейс, спрятал его обратно в целлофановый пакет и опустил назад в землю. Засыпав ямку грунтом и разровняв его, он приладил назад половицы Одна из них была сильно попорчена топором, но Халит уложил ее к стене, поменяв доски местами. Возле стены следы топора стали почти незаметны. Покончив с этим, мусульманин снял трусы, окатил себя из шайки и быстро оделся.

Дарья сидела возле самовара и напряженно смотрела в окно. Увидев Халита, она вскочила:

— Я уж стала бояться. Нашел чего?

— Не нашел. Пустой там место. Совсем пустой, — ответил Халит и открыл бутылку водки. — Вот жену себе моя нашел. Давай пять капель за это пить будем.

Дарья усмехнулась и подставила свой стакан.

9

Подполковник беседовал с актрисой второй час. Проскурина перестала плакать. Она очень старалась вспомнить все свои встречи с Анваром. Но встреч этих было немного.

— Вы можете не верить, Петр Григорьевич, — взволнованно говорила примадонна, — он даже мне ни разу свидания не назначил. Цветы присылал, деньги присылал, но в записках своего имени не ставил. Подписывался «От друзей Руслана». Последний месяц ни одного моего спектакля не пропустил.

Даже где у меня ролька на пять минут была, все равно всю пьесу высиживал. А в гримерную ни разу так и не заглянул. Я не знаю, любил он меня или еще что. Скрытный был.

Чувствовалась какая-то за ним тайна. А при последней встрече так и сказал: «Я на этом свете гость. Со мной связываться нельзя».

И такая тоска у него в глазах проявилась, что у меня сердце сжалось. Я не вру. Если бы он меня в койку пригласил, я бы не отказала.

Хоть чем-нибудь его отблагодарить была бы рада. Но он гордый. Он особенный был. Такого человека убить только последний гад мог.

— Вы хотите, чтобы я нашел убийцу? — спросил Ерожин, дождавшись, когда Нателла смолкла.

— Да, я этого хочу. Вы не думайте, я готова оплатить вашу работу. Анвар вложил деньги в нашу постановку. Наш Бог, ну, Яков Михайлович Бок, сказал, что ему полагаются проценты с прибыли, и то, что Анвар вложил, вернет мне. Я эти деньги и отдам на вашу работу. На «Бал Сатаны» билеты по триста рублей покупают. Уже на пять спектаклей вперед все места проданы. Так что не сомневайтесь насчет оплаты. Вы убийцу Руслана нашли и этого выродка найдете. Я вам верю.

— Может быть, господин директор и наша клиентка сделают перерыв и немного закусят? — приоткрыв в кабинет дверь, спросила Надя.

— Давайте, Нателла, откликнемся на просьбу сотрудников, — поддержал жену директор.

Проскурина не знала, как ей поступить, но Петр Григорьевич протянул примадонне руку, помог подняться с кресла, и актриса послушно перешла в другую комнату.

Один из столов офиса Грыжин, Глеб и Надя превратили в кафетерий. На белой скатерти стояли тарелки с закуской и кофеварка. Когда все уселись, генерал выставил бутылку коньяка и рюмки.

— Ты нас извини, дочка, — обратился он к Проскуриной. — Но так уж получилось, что сегодня у нас первый рабочий день и ты наша первая клиентка. Мы за тебя обязаны выпить. — Иван Григорьевич редко говорил сразу так много слов, поэтому устал и, замолчав, стал сосредоточенно открывать бутылку.