Ерожин улегся и, с удовольствием застегнув себя в теплом мешке, моментально уснул.
— Поел бы. На пустой живот плохой сон, — предложил Козлов и, получив в ответ равномерное сопение, отправился ловить новую порцию лягушек для приманки.
Ерожин проснулся рано. Козлов уже шуровал на берегу с костром. Приятный запах дымка проникал в машину. Вставать не хотелось.
Петр Григорьевич выспался, и вместе с приливом сил пришла мысль, что он слишком долго живет монахом. Такое длительное воздержание московскому сыщику было совершенно не свойственно. Не случись трагедии с Михеевым, как знать, у них с Надей все бы уже и приключилось. Но представить Надю рядом с собой в постели Петр Григорьевич почему-то не мог. Зато легко представил Мухобад, ее смуглую кожу, маленькую грудь, представил ее пунцовое смущение в момент раздевания. Так себя можно бог знает до чего довести, решил Ерожин и, резко расстегнув спальник, пружинисто выскочил из теплой кабины.
Над арыком плыло белое покрывало тумана. Местами туман съезжал на берег, размывая его очертания.
— Иди уху хлебать, — позвал Козлов. — Я все же за ночь трех сомят выудил, на уху хватило. Твой в садке.
Ерожин с удовольствием похлебал перченую вьюшку. От коньяка отказался. Предстоял напряженный рабочий день. Он подошел к арыку.
Теперь, когда рассвело, удалось разглядеть окрестности. За ровной лентой воды шириной не более десяти метров тянулась бесконечная степь, переходящая на горизонте в розовую цепь гор.
— Как называются те горы? — спросил Ерожин.
— Крыша мира. Памир, — ответил Козлов.
Ерожин нагнулся, чтобы умыться, и вздрогнул от мощного удара по воде.
— Не пугайся. Твой сом бунтует, — рассмеялся Степан Павлович.
Ерожин приподнял садок, полюбовался своим трофеем и пошел вверх по берегу. Он хотел припомнить, когда вот так последний раз просыпался на природе, и не мог. Москва втянула, как осьминог, понемногу высасывая столичными щупальцами жизненные соки. «Распутаю дело, махнем с Надей куда глаза глядят. Сядем в машину, возьмем палатку, спальники, и таким же утром — вон из города», — помечтал Ерожин.
— Бери удочки. Сазана проспишь. — Козлов уже уселся над донками, смачно дымя сигаретой.
— Ты лови, а я поброжу Хочу к сторожу заглянуть. По карте его жилье по шоссе направо?
Козлов подтвердил. Ерожин зашагал к шоссе. Пройдя метров двадцать, оглянулся и крикнул:
— Твой сторож-рыбак по-русски понимает? — и, получив утвердительный ответ, направился дальше.
Метрах в ста от трассы внимание Ерожина привлекли заросли низкого кустарника. Попробовал отломать веточку, уколол палец.
Слизнув капельку крови, удостоверился в наличии колючек и вышел на трассу.
«Тут не город. Любой человек заметен Есть шанс», — рассуждал Ерожин, вышагивая по темному наезженному до блеска асфальту.
Пожилой, морщинистый, как весенний гриб, узбек стоял перед своим жилищем и втирал заморенной пузатой лошаденке мазь в холку. Натруженная седлом кожа клячи кровоточила.
Узбек, отгоняя мух, корявым темным пальцем лез в консервную банку, добывал порцию зелья и размазывал его по больному лошадиному месту. Животное терпело, только иногда вздрагивало всей шкурой и тяжело вздыхало.
Ерожин постоял около узбека, покашлял, не заметив никакой реакции, поздоровался:
— День добрый.
— Салям алейкум, — ответил тот, не прекращая процедуры.
— Отец, почему рыбу не ловишь? Мы с другом несколько сомов поймали. — Ерожин надеялся, что на рыбацкий разговор старик клюнет Старик молчал. — Мой друг тебя знает. Он рассказывал, что ты хороший рыбак, — не отступал Ерожин.
— Если твой друг про меня хорошие слова говорил, он хороший человек.
— Мой друг Козлов очень хороший человек.
Услышав знакомое имя, старый дехканин расплылся в улыбке.
— Степан-джан тут? — обрадовался старик. — Почему не пришел? Я ему молока давал, лепешка давал, сыр давал. Почему не пришел Степан-джан?
— Сазана боится упустить. Клев кончится, обязательно придет. Почему сам не ловишь?
— Моя две недели арык не ходил. Моя сетка рвал. Хороший большой сетка. Моя удочкой-дудочкой рыбу не ловит. Моя сеткой ловит. Моя маринку ловит, толстолобик ловит, иногда сазан ловит. А удочкой-дудочкой не ловит.
— Починил бы сетку и ловил.
— Моя сетку сильно рвал. Всегда там ловил, сетку не рвал, две недели назад ловил, сетку рвал. Плохой человек в воду разный дрянь бросает. Хороший человек в воду дрянь никогда не бросает. Воду Аллах дал.
— А много народу на арык приходит? — спросил Ерожин, стараясь направить разговор в нужное русло.
— Много. Город близко. Машины, мотоциклы едут, пьют, гуляют. Хороший человек гуляет — после него пусто. Плохой человек гуляет — потом Сайд идет, дрянь собирает. Вон большую яму копал. Полный яма дряни. Сайд за это деньги не берет. Сайд арык жалко. Землю жалко.
— Сайд, мы не просто на рыбалку приехали. У нас к тебе дело. Помоги.
— Сайд всегда людям помогает. Хочешь, лепешку дам, кумыс дам. Денег не дам. Нет у Сайда денег. Совхоз был. Сайд деньги имел, работу имел. Теперь совхоз нет, работы нет, денег нет.
— Мне денег не нужно. Ты вспомни, весной, когда кусты еще без листьев стояли, ты девушку на велосипеде не видел? Она, говорят, к тебе приезжала. Потом на автобусе уехала.
— Ты хитрый человек. Почему Степан-джан тебя послал? Почему сам не пришел?
Думаешь, Сайд велосипед воровал? Думаешь, старый Сайд вор? Сайд никогда чужой не берет! Аллах знает, Сайд с голоду умирает, а чужое не берет.
— Что вы, дедушка! — изумился Ерожин такому повороту.
Старый узбек не мог остановиться:
— Был девушка. На велосипеде был русский девушка. Рыжий русский девушка. Сайд сильно удивлялся: зачем русский девушка велосипед прятал? Сайд лошадь вел. По шоссе девушка ехал. Сайд удивлялся, какой смелый девушка. — Старик домазал все содержимое банки, прикрыл холку лошади тряпкой, предварительно смочив ее в ведре с вонючим настоем, и добавил:
— Очень смелый девушка.
— Почему смелая? — не понял Ерожин.
— Сам думай. Еще листьев нет, травы нет, а девушка купается. В такой воде мужчина не купается. А девушка купается.
— Саид-ака, ты видел, как она купается? — изумился Ерожин. Он и не ожидал получить столько информации от этого копченого солнцем деда и теперь ловил каждое слово.
— Зачем видел? Сайд чужой девушка не глядит. Сайд свой бабка боится, — засмеялся старый узбек, обнажив единственный сохраненный зуб. — Девушка верхом велосипед ехал. Потом автобус садился, велосипед нету.