Тот голос взволновал Стерна до глубины души — этот журчащий ручеек он помнил с детства. Это был голос Белой Дамы из хаапсалуского замка. С тех пор Святослав Альфредович относился к жене с мистическим восторгом. Он ждал ее тайных приказов, но того журчащего ручейка из ее уст больше не дождался.
«Значит, еще не время», — решил он.
Кондуктор объявил о скорой остановке. Поезд подходил к их станции. Стерн разбудил жену. Мальчиков тревожить не стали. На станции о приезде петербургской четы были предупреждены телеграфом. Их ждал возок, запряженный коренастой финской кобылкой. Возница помог с чемоданами, Стерн нес на руках спящих детей.
По времени давно наступило утро, но поздний зимний рассвет был еще далеко.
Стерны уселись в сани, и кобылка побежала мерной, неторопливой рысцой. Тут, в маленьком финском местечке, никто никуда не спешил и все делалось спокойно, обстоятельно.
На берегу залива, где Стерны арендовали дом, тишину нарушали только крики чаек. Мол из валунов, дощатая пристань, мачты рыбацких парусников, в центре магазинчик с малюсеньким баром, почта да маяк на утесе — вот и весь мирок городка Пахти. За символическую для петербургского вельможи цену Стернам сдали в аренду небольшой домик. В нем были гостиная с печью, обложенной кафелем, комнатка-кабинет, спальня, детская для мальчиков и кухонька-столовая. После родового помещичьего дома в Ижорах и огромной барской квартиры на Фонтанке финский домик казался игрушечным, но в его окнах синело море.
— Какое восхитительное место! Здесь ты напишешь книгу, которая затмит Библию. Народы земли нуждаются в современном мессии, и ты им станешь, — глядя горящими глазами на мужа, предрекла Алиса Николасвна.
Стерн поцеловал жене руку, не раздеваясь прошел в гостиную и прислонился к горячим изразцам недавно натопленной печки. Борясь с приступом кашля, он расстегнул жилет и потрогал бархатный мешочек с магическим камнем. Камень покоился на месте, сквозь бархатную ткань футляра пальцы почувствовали жесткие грани горного хрусталя.
К вечеру им принесли утренние петербургские газеты. На первых страницах сообщалось о зверском убийстве придворного пророка Григория Ефимовича Распутина. Его тело нашли в проруби Невы.
* * *
— Пусик, ты спишь? — Вера Сергеевна осторожно заглянула в комнату сына.
Слава лежал на тахте, откинув голову, и сладко посапывал. На полу и на кресле возле него веером рассыпались листки с печатным текстом. Вера Сергеевна осторожно отодвинула их и присела на краешек тахты:
— Пусик, к тебе, пришли.
Синицын открыл глаза и ошалело оглядел комнату.
— Ма, я же просил меня не доставать… — проворчал он, сообразив, что рядом его родительница.
— Пусик, но к тебе пришли, повторила Вера Сергеевна.
— Кто там еще, мам?
— Очень привлекательная девушка, — улыбнулась Вера Сергеевна.
— Ленка, что ли? — предположил Слава и присел.
— Ну, Пусик, Лена бы сейчас тут сама тебя разбудила бы. А эту красавицу я вижу в нашем доме впервые.
— Хорошо, я сейчас выйду, — смилостивился Синицын и, протирая глаза, встал на ноги.
— Ты бы хоть причесался. Девушка красивая, — посоветовала Вера Сергеевна.
Матери явно не хотелось, чтобы гостья увидела ее бравого сына взлохмаченным и заспанным.
— Ладно, мам, ты ее отвлеки, а я схожу морду ополосну, — попросил Слава.
Грубые выражения Вера Сергеевна не любила, поэтому слово «морда» ее покоробило, но она промолчала и отправилась отвлекать гостью. Через несколько минут Слава, умытый и причесанный, вышел в гостиную и увидел Машу Баранову. В первый момент он онемел. Старший лейтенант привык делить служебную и личную жизнь и, увидев вдову убитого в качестве живого человека в собственном доме, растерялся.
— Простите меня, Вячеслав Валерьевич, но мне необходима помощь, а кроме вас, мне обратиться не к кому, — печально глядя на Синицына, проговорила Маша.
Причем голос ее звучал монотонно и никаких человеческих красок в нем Славе услышать не удалось.
— Как же вы меня нашли? До конца следствия я не имею права на личные контакты с лицами, фигурирующими в деле, — отходя от неожиданного визита, предупредил Синицын.
— Вы мне сами дали карточку, на случай если чего вспомню, вот я вас и нашла, — невозмутимо пояснила Баранова.
— Может быть, Пусик, ты мне представишь свою знакомую? — обиделась Вера Сергеевна.
— Конечно, мам. Только не называй меня в присутствии посторонних Пусиком, — покривился сын.
— Извини, Пусик, больше не буду, — пообещала Вера Сергеевна.
Слава махнул рукой и познакомил женщин. Узнав, что перед нею вдова писателя, Вера Сергеевна смахнула слезу:
— Какое у вас страшное горе. Давайте я вас хоть чаем угощу, — и она побежала на кухню.
— Присаживайтесь, Маша. Не обращайте внимания на маму. Она у меня нормальная, но никак ни может понять, что я уже взрослый.
Маша кивнула и спокойно села за стол.
— Я вас слушаю, — ободрил гостью Слава и уселся напротив:
— Вы чего-нибудь вспомнили?
— Нет. Ничего не вспомнила, — невозмутимо сообщила Маша.
— Тогда зачем вы здесь?
— Вы просили сообщать обо всем, возникающем из прежней жизни мужа.
— Да, просил, — подтвердил Слава.
— Мне позвонил человек и потребовал пьесу Олежки. Он говорил, что деньги за пьесу театр уже выплатил и им нужен текст. Я не знаю ни о какой пьесе. — Молодая вдова часто заморгала и поглядела на Славу так, будто пьесу требовал он.
— Что за человек? — насторожился Синицын.
— Не знаю. Сказал, что режиссер. — По лицу молодой женщины было видно, что она и впрямь огорчена и ничего понять не может.
— Как же вы жили? Муж работал дома на ваших глазах, а вы ничего о нем не знаете, — удивился Синицын.
— Олежке так нравилось. Он не любил отвечать на вопросы. Его устраивало, что я молчала и его дел не касалась. Он часто повторял, что я удивительная женщина, потому что умею молчать… — И следователь увидел на глазах вдовы слезы. «Оказывается, не все так просто в Датском королевстве. Я-то считал Машу просто круглой идиоткой», — подумал он.
— Хорошо, постараюсь выяснить, кто вам звонил, и разобраться с этим вопросом, — пообещал Синицын.
Проводив Баранову до дверей, Слава поглядел на часы и понял, что времени до закрытия банка достаточно. Ведь начальник отправил его домой утром, и сейчас всего половина третьего. Он быстро надел пиджак и крикнул матери, что уходит.
— Пусик, а как же чай? Я же хотела вас с Машей чаем напоить, — огорчилась Вера Сергеевна.