— Какое имя носила моя яхта раньше?
— «Матильда», в честь моей любимой женушки, которая покинула этот мир десять лет назад. Тогда-то я с горя и пустился в путешествие. А первый владелец слыл большим оригиналом и окрестил яхту «Флегетон». Маляры долго не могли закрасить на борту это страшное слово. Алые буквы кровью проступали вновь. Да и сейчас, если присмотреться, старое название можно обнаружить.
— Мрачный, видно, был субъект, — отозвался Святослав Альфредович и уселся в автомобиль. Приподнятый тон, возникший у него после осмотра своего нового приобретения, улетучился. Имя судна, взятое странным первым владельцем из дантовского ада, испортило ему настроение. Он хорошо знал «Божественную комедию». Флегетоном поэт называл кровавый ручей, впадающий в реку смерти Стикс.
«На кой черт мне эта яхта?» — подумал он и, вспомнив о письме Шульца, запустил руку во внутренний карман. На конверте значилось лишь одно слово «Гуру». Стерн распечатал конверт и достал листок, на четверть исписанный аккуратным прямым почерком:
"Как только яхта «Спаситель Мира Стерн» будет отремонтирована, вам надлежит перевезти на нее свои вещи и перебраться туда вместе с семейством.
Маршрут вашего дальнейшего следования получите позже".
Ни обращения, ни подписи корреспондент поставить не удосужился. Святослав Альфредович перечитал текст и поначалу пришел в ярость. Раньше ему никто никогда не приказывал. Но проявлять эмоции в одиночестве глупо. Даже водителю пожаловаться трудно — он за толстым стеклом. Тяжело вздохнув, он убрал листок в конверт, спрятал конверт в карман и стал глядеть в окно.
Дорога подсохла, назад Шамиль ехал быстрее. Под впечатлением от последних событий Стерн вовсе забыл о магическом хрустале. На яхте жар от камня его не беспокоил. А вот сейчас на груди вновь потеплело. Святослав Алфредович потрогал бархатный футляр под жилетом и снова обжег пальцы.
«Если второй камень рядом, я его добуду», — твердо решил он. Возле дома, когда Шамиль распахнул перед пассажиром дверцу, Святослав Альфредович изучающе оглядел своего водителя и, поблагодарив его за дорогу, произнес на прощание:
— Мне кажется, нас с вами, молодой человек, связывает не только служба-Водитель ничего не ответил. Стерн собрал всю свою энергию и повторил вопрос мысленно.
«Поступки человека, как и его судьба, предначертаны в книге жизни», — услышал он ответную мысль Шамиля. Молодой человек без труда принимал его сигналы и с такой же легкостью посылал их назад.
«Отдай мне камень», — продолжая смотреть в глаза водителю, без слов приказал Святослав Альфредович.
«Я не могу отдать то, что мне не принадлежит. Камень сам найдет своего хозяина».
«Я могу купить его за любые деньги».
«Золото в руках мудреца — булыжник с мостовой». Со стороны водитель и пассажир выглядели весьма странно: они стояли друг напротив друга и молчали.
«Ты пришел, чтобы убить меня?»
«Я пришел охранять вас от злых людей и поступков».
«Хорошо, будем делать вид, что ты простой водитель, а я простой хозяин». — Стерн повернулся и направился к своему дому. Слишком много сил потребовал от него этот день, и телепатический сеанс в финале добил мистика окончательно.
В прихожей он скинул с себя пальто, буркнул супруге, что ужинать не станет, и, не снимая костюма и башмаков с калошами, повалился на диван в своем кабинете. Как Алиса Николасвна расшнуровывала ему шнурки и стягивала ботинки, Стерн уже не слышал. Он крепко спал.
* * *
Соболева и Крестовского привезли на допрос после обеда. Первым Синицын решил допросить долговязого блондина, надеясь распотрошить его быстро. В переулке он его хорошо разглядел, и тот показался ему слабаком.
— Садитесь, гражданин Крестовский. Предупреждаю, что наша беседа записывается на кассету.
Блондин уселся на стул и вместо ответа растянул свои тонкие губы в идиотскую улыбку.
— Вам, я вижу, весело? Я бы на вашем месте не улыбался. Вы проходите по делу как соучастник покушения на должностное лицо. Единственно, что вас должно радовать, это моя персона. Да, именно моя персона, — отвечая на немой вопрос парня, пояснил Синицын. — Если бы я не выжил, вы имели бы совсем другую статью.
— И Синицын включил магнитофон. —Ваше имя, фамилия, год и место рождения? Да перестаньте вы, наконец, лыбиться!
— Меня зовут Борисом Аркадьевичем Крестовским, родился я двадцать девятого марта одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в Москве. А улыбка при первом знакомстве с незнакомым человеком, простите за невольный каламбур, необходима, как показатель доброжелательности и открытости собеседника. Так пишет во второй главе своей Книги великий Стерн.
— Вы и ножичек в бок мне втыкали с улыбкой?
— А ножичка я вам никуда не втыкал.
— Не важно, держали ли вы клинок в своих руках или помогали преступнику иначе. У вас найдены вещи потерпевшего, что является неоспоримым доказательством вашей вины.
— Ну зачем вы так говорите, гражданин следователь? Тетрадку и пасквиль на нашего Учителя я нашел в метро, по дороге домой, случайно. Прочитал на листках святое для меня имя Святослава Альфредовича и взял, чтобы эта скверна не попала к людям.
— И следили за мной тоже случайно?
— Я за вами никогда не следил. Это вам показалось.
— И с Павлом Соболевым вы тоже, конечно, не знакомы?
— С Пашей мы учимся в одной гимназии, мы с ним братья по великой цели. Но вне стен альма матер не встречаемся.
Синицын поставил в тетрадке галочку. В деле имелась запись беседы Лебедева с родителями парня. Те не скрывали, что их сын дружил с Соболевым и тот часто бывал у них дома.
— Вот вы, Борис, тут высказались, что с Павлом Соболевым вы братья по так называемой великой цели. Вас не смущает, что Павел ради этой «великой цели» пошел на преступление? Его подозревают не только в нападении на следователя, но и в убийствах писателя Каребина и издательницы Рачевской.
— Я ничего не знаю об этом, гражданин начальник. Но эти люди хотели опорочить великого Стерна, и мне их не жаль.
— А откуда вам, подозреваемый, известно об этом?
— О чем — об этом?
— О том, что Каребин и Рачевская хотели, по вашим словам, опорочить «великого» Стерна? Может быть, из уст вашего директора, господина Абакина?
— Не трогайте нашего Отца! Это святой человек. Он несет в мир свет Стерна!
— Как приятно видеть вас без улыбочки. Вам, Крестовский, улыбка не идет.
Без нее вы куда привлекательнее. А насчет Абакина у меня мнение другое. Разве вы не знаете, что ваш «отец» два раза сидел за мошенничество? Он не святой человек, а обыкновенный рецидивист.