— Ты так просто рассуждаешь о кошмарных, по сути, вещах…
— Но ведь мафия — это прежде всего бизнес. Кровавый — да, но и упорядоченный. Этого же ты не станешь отрицать, надеюсь? Но еще важней — стабильность. Ее-то и не хватает нашему народу, нашему государству.
— М-да… Незавидные, однако, у тебя перспективы.
— Почему же — у меня? А у тебя, что, иные? А у государства?
— Наш спор, Олежка, в общем, беспредметный, поскольку, я считаю, у человека хватит ума противостоять…
— Да о каком человеке ты говоришь, Александр Борисович, следователь ты мой самый старший, да еще по особо важным делам? Идеал человека сегодня для всей нашей державы, всей, даже в старых ее границах, — не мореплаватель и плотник, а «новый русский», как во всем уже мире называют и чечню, и хохляндию, и нас, многогрешных, независимо от фамилии. А это кто? Тот, кто богат. Предприниматель это. Он и создает богатства, он и дает работу людям. Поэтому у него всегда будет в доме самое лучшее и современное, начиная с того же дома. Самая красивая машина, самая модная компания, куда все эти ваши современные таланты и классики из кожи лезут стремятся попасть. Вам, я имею в виду, конечно, не тебя, а рядового российского обывателя, никогда не понять философии дельца, предпринимателя, богатого человека. Он и пашет, как сто карпов, и «отрывается» так, что земля на уши становится. Ему все доступно, понимаешь? Ему не нужно мечтать, ибо он все и так имеет. Это, если помнишь, марксисты за нас мечтали. Человек без мечты, как кто там? А, птица без этих, без этих, без крыльев. А на хрена мне… ему, извини, крылья, если у него собственный самолет. Так что вот такие дела, старик. В нашей стране уже давно вовсю идет борьба не идеологий, а конкретных интересов. И на обочине ни тебе, ни мне не отсидеться. Все-таки я тебе настоятельно советую: брось ты все свои дела и катись в Германию. Отдохни там хорошенько со своими девчонками, приглядись, как люди живут. Как они привыкли жить, как общаются друг с другом. Нам ведь такая вежливость и не снилась. Такая человеческая предупредительность… Их мир, конечно, жесток, но, Саша, он предельно справедлив к личности. Мы говорим: человек — стадное животное. А они, видишь ли, этого не понимают. У них это случилось однажды, в тридцатых — сороковых годах, и с тех пор как отрезало. Накушались. А вот нам в этом смысле, особенно по части исторической памяти…
— Ну уж совсем-то до такой степени не надо бы… Ты, Олежка, на мир смотришь оттуда, откуда лично тебе удобно. И место это твое — опасное, неустойчивое, один ты там еще кое-как уместишься, а двоим уже и делать нечего. А коли так, никакая охрана не защитит. Вами зависть движет, а это поганое чувство. Впрочем, извини, я не прав, ваши — наши, все не то. Ладно, ты, я вижу, устал, кое-что ты для меня прояснил, и на том спасибо. А вот насчет самого лучшего, что может позволить себе богатый человек, о котором ты говорил, будет, пожалуй, нежелание подставлять ножку приятелю. Хоть какой он тебе приятель…
— Ах, вон ты еще о чем! — Олег загадочно сощурился. — Ну, во-первых, как ты сам только что заметил, никакой он мне не кореш, а бывший мамашин подчиненный, и, во-вторых, Таньке надоело с ним философию разводить. У нее на сегодня три основных задачи: скинуть наконец свой юридический, заиметь квартиру в Москве и всласть потрахаться. Последнее мы вчера устроили в полном объеме. Скажу, старик, без хвастовства: давно я за собой не замечал подобных подвигов… Но Танька! Это же тайфун! Пожар! Всемирный потоп! Она мне на своем диване там, в офисе, такое исполнила, что я ее в охапку и — сюда. Всю ночь не мог глаза сомкнуть. А он ей, представляешь, о раскрытых и нераскрытых убийствах или о чем-то еще… Не тем девушку заинтересовывать надо, как же вы не понимаете?
Саше стало очень неловко от сказанного Олегом, и он поморщился.
— Впрочем, как я понимаю, — по-своему оценил его гримасу Олег, — это все к тебе лично отношения не имеет. Она мне созналась, что Александр Борисович как раз вызвал у нее… ну как бы тебе сказать, вполне, что ли, конкретные чувства.
— Это как же понимать прикажете? — удивился Турецкий. — Вы что же, в перерывах между тайфунами и пожарами нас, грешных, обсуждали?
— Да нет, — с улыбкой пожал плечами Олег, — как-то так, само собой вышло… Она говорит, что ты на нее в прокуратуре так поглядел, что у нее под мышками вспотело. Так что, считаю, это делает тебе, Сашка, честь. А ты — сразу в обиду! Я ей говорю, если по-честному, скажи: дала б ему? — Еще как! А Грязнов — зануда, который на что-то рассчитывает на старости-то лет… В общем, я все сказал. Могу добавить последнее: с жильем я ей за послушание и прилежность помогу, это не вопрос. Соответственно, и службу подходящую подберу. Потому что подозреваю, что сотрудница она — никакая, а вот телка — высший класс. Я ей таким образом обеспечиваю внешнюю сторону бытия, а она за это будет очень стараться. Ну разве я не прав? Да она ж за этакую перспективу любое мое желание выполнит. И с удовольствием…
«Черт меня подери, — сказал себе Турецкий, — если я сейчас заявлю, что он не прав. Вот конкретный пример того, что богатенькие действительно, как заявил Олежка, имеют все самое лучшее — от шлюх до персональных тусовок Но ведь обидно. Да и Славка не поймет… Хотя теперь уже вряд ли у меня возникнет желание объясняться с ним по этому поводу…»
Турецкий ухмыльнулся своим мыслям и, увидев вопросительный взгляд Олега, касавшийся, вероятно, именно этой его ухмылки, неожиданно для себя сказал:
— Да в общем-то, если не держаться за некоторые свои принципы, цена которым, как я замечаю, в нашем мире невелика, кувыркалась бы Татьяна не под тобой, хороший мой, а подо мной…
Олег даже подскочил на стуле! А рухнув обратно, захохотал.
— Родной ты мой! — Кажется, он даже прослезился. — Ну надо же! Вот это оторвал номер! Ай, молодец! Нет, Саш, честное слово, ты мне просто позарез нужен, переходи, мы сработаемся!
Ну вот, покивал Турецкий, будто китайский болванчик, тут она и вся философия… Нехорошее чувство это — зависть. Однако вина выпито достаточно, мясо съедено, пора гостям, как говорится, и честь знать… Саша отодвинул тяжелый стул, поднялся, показывая, что с пищей на сегодня покончено. Олег поднялся тоже и предложил показать квартиру. Соблазн был, конечно, велик: поглядеть, как живут эти «новые русские», к которым Олег несомненно принадлежал, но Саша вдруг почувствовал снова острый приступ ревности: это ж что, разглядывать лежбище, на котором Татьяна показывала этому мальчишке высший класс?! Да пошел бы он…
Жестом Турецкий отклонил соблазнительное предложение. Олег двусмысленно хмыкнул:
— Зря, может пригодиться… Впрочем, время есть.
Какое время, Саша не понял, но переспрашивать не стал.
— Кстати, — Олег ткнул пальцем в свою чудо-печь, — мы так и не договорились по поводу этого комбайна. Если ты или твоя Ирка захотите такую же, нет ничего проще. Знаешь, кто мне ее обеспечил? А я тебе, если помнишь, рассказывал об одном нашем высшем руководителе, что дом себе в центре Лондона купил. Так вот, он самый. Он у меня некоторым образом в серьезных должниках ходит. Соображаешь, какую мы с тобой силу имеем, учитель ты мой и друг ненаглядный? Не забывай об этом и по возможности не пренебрегай моими советами… Ты что, уже спать хочешь?