Она жила в Гольянове.
Людмила Георгиевна Файко.
Минут через сорок, увидев ее на пороге, Турецкий сразу догадался, что имела в виду барменша, когда сказала: «Сами поймете». Длинноволосая крашеная блондинка, вызывающий бюст не меньше пятого размера, стройные ноги. Но сейчас она вряд ли годилась для обслуживания даже самых неприхотливых гостей Марата: неряшливые космы волос, опухшее, с нездоровой кожей, лицо, затрапезный халат, равнодушные пустые глаза.
— Заходи, — кивнула она Турецкому, даже не поинтересовавшись, кто он и для чего заявился.
В квартире был редкостный кавардак: разбросанное по тахте и креслам белье, пустые бутылки по углам, окурки в пепельнице и кофейной чашке. На журнальном столике стоял пузатый фужер и початая бутылка «Метаксы».
— Уютно у тебя, — отметил Турецкий. — Как в солдатской казарме на другой день после дембеля. Оттягиваешься?
— Праздник у меня сегодня. Юбилей, — сказала хозяйка. Она достала из серванта еще один фужер, плеснула из бутылки Турецкому и себе. — Пей!.. — Сделала хороший глоток, закурила «Мальборо» и объяснила: — Ровно пять лет назад я приехала в Москву. Из Тюмени. Покорять столицу! — Она засмеялась. — И покорила! Неделю уже боюсь даже нос на улицу высунуть. Ты от Марата?
— Нет, — сказал Турецкий.
— Врешь, наверно. А может, не врешь. У Марата таких нет.
— Каких?
— Таких. Кожей от тебя пахнет. Как это — портупеей. И кобурой. Мент, что ли? Или военный?
В наблюдательности ей было не отказать. Турецкий распахнул полы своей куртки, показывая, что ни портупеи, ни кобуры на нем нет. Но она даже и не посмотрела.
— А мне уже все равно!.. Ты женат?
— Женат.
— Жена хорошая?
— Хорошая.
— Я тоже была замужем. Математик, кандидат наук. Хороший был парень. Но и сволочь порядочная. Вот объясни мне, как так можно? Он же любил меня. И ревновал. По-черному. А на каждую деловую встречу брал с собой: чтобы я сиськами трясла. Старперы, конечно, слюни распускали и помогали ему. Я ему всю карьеру сделала. А он же после этого сцены мне закатывал, даже бил!..
Турецкий понимал: ей нужно выговориться. Все равно перед кем. И хотя сейчас его меньше всего интересовали подробности ее жизни, он терпеливо слушал, лишь изредка задавая вопросы.
История, в общем, была довольно обычной. Девочка из провинции, из нормальной семьи. После школы посидела секретаршей в какой-то из тюменских контор, потом поехала поступать во ВГИК. Но смазливой внешности и роскошного бюста оказалось достаточно даже для того, чтобы пройти отборочный тур. Чтобы не возвращаться в опостылевшую Тюмень, устроилась по лимиту штукатуром на стройку. Жила в общежитии. Потом подцепила профессорского сынка — кандидата наук. Для этого ее внешних данных оказалось достаточно. Но и тут все пошло наперекосяк.
— Ты ему изменяла? — спросил Турецкий — просто для того, чтобы что-то спросить.
— Сначала нет. А потом… Однажды он познакомил меня с одним человеком. Как всегда — деловая встреча. Он хотел устроиться к нему на работу, в какой-то информационный центр. И человек оказался потрясающе интересным. Сильным. Очень богатым. А главное — настоящим мужиком. Мой муж был перед ним — просто мозгляк. Ну, и я стала его любовницей.
— А муж?
— Он отправил его на полгода в Японию. Стажироваться по компьютерам.
Турецкий переспросил:
— По компьютерам?
— Ну да. А потом взял его на работу. Большая шишка сейчас — начальник информационного центра в каком-то фонде. То ли «Согласие», то ли «Реформа». Что-то в этом роде.
«Вот, значит, кто занимается у Марата компьютерным обеспечением!» — понял Турецкий и похвалил себя за терпение, с которым слушал исповедь этой невезучей красотки.
— Этот человек был — Марат? — спросил он, хотя уже не сомневался в ответе.
Она кивнула:
— Да… Потом у него появилась другая… А в общем, кому это интересно!.. — Она сделала еще пару глотков коньяка и посмотрела на Турецкого так, словно только что его увидела. — А ты-то зачем пришел?
— Тебе случалось ездить к гостям Марата на какие-нибудь квартиры?
Она только рукой махнула:
— Даже вспоминать об этом не хочу!
— Придется вспомнить, Людмила Георгиевна, — жестко сказал Турецкий.
Она даже протрезвела:
— Ты кто такой?
— Пока я для тебя — никто, — успокоил ее Турецкий. — Просто сон. Проснешься — и меня нет. И все забудешь. Но если не ответишь на мои вопросы, это будет твой самый кошмарный сон. И ты никогда его не забудешь.
— Марат меня убьет.
— Можешь вычеркнуть его из своей будущей жизни, — сказал Турецкий. И он сам в это верил. — Итак — ездила?
— Ну, ездила…
— В какие? В однокомнатные, двухкомнатные, трехкомнатные?
— Чаще — в однокомнатные. Но было — и в трехкомнатную. Когда гостей было двое или трое.
— Ездила одна?
— Нет, звонила знакомым. Подругам.
Однокомнатные квартиры сейчас Турецкого не интересовали. Мать Вадима, жена, дочь, человека два или три охраны — в однокомнатную не втиснуть. А в трехкомнатную — в самый раз.
— Трехкомнатная была одна? Или несколько?
— Может, и несколько. Но я ездила только в одну.
— Когда ты там была в последний раз?
— С месяц назад. Приезжали какие-то двое из Приднестровья. Майор и полковник. Нажрались, как свиньи. Мы убежали, я даже плащ забыла. Хороший плащ, французский.
— Адрес помнишь?
— Нет. Как доехать — помню.
— Одевайся. Приведи себя в порядок. Сейчас поедем туда.
— Зачем? — испугалась Люська.
— За твоим плащом… Где у тебя телефон?
Турецкий набрал номер Меркулова:
— Константин Дмитриевич, это я. Похоже, я их нашел. Трехкомнатная квартира. Аккуратно проверю, сразу же сообщу.
— Где квартира?
Турецкий оглянулся на Люську:
— В каком районе квартира?
— В Кузьминках.
— В Кузьминках, — повторил в трубку Турецкий.
— Отставить, — приказал Меркулов. — Сворачивайся и быстро ко мне. Я буду в МУРе у Федорова.
— Но почему?! — поразился Турецкий.
— Потому что семья Вадима — на Речном вокзале!..
Едва Турецкий въехал во двор знаменитой Петровки, 38, как сразу же ощутил необычную, напряженную атмосферу. Возле машин сновали люди в камуфляже, с короткими десантными автоматами. Ворота почти не закрывались: одни машины выезжали, другие въезжали. В глубине двора стоял совершенно неуместный здесь защитного цвета «КАМАЗ» какой-то войсковой части с крытым тентом кузовом. Задний борт «КАМАЗа» был откинут, в кузов грузили штатив, похожий на теодолитный, какие-то ящики. Руководил погрузкой начальник второго отдела МУРа Яковлев.