— Кто звонил?
— Какой-то ваш знакомый, он не назвался.
— Спасибо.
Не поднимаясь с места, Меркулов пультом включил телевизор: по первому каналу шла какая-то реклама.
— Во сколько будет передача — не уточнили?
— Нет, — ответила секретарша. — Они сами не знают. Как только будет смонтирован материал. Он уже снят, режиссер работает. Как только закончат, сразу дадут.
Меркулов выключил телевизор, попросил:
— Запишите эту передачу, мы потом посмотрим, сейчас нам некогда ее вылавливать.
— Но… У меня же нет видака. А здесь я вам буду мешать.
— Пойдите в приемную генерального, у них есть. Попросите от моего имени. Возьмите чистую кассету. Запишете — принесете мне.
Валерия Петровна вышла.
— Таким образом, у нас есть основания полагать, что в ходе допросов мы можем получить очень серьезные улики против Марата, — закончил прерванную мысль Меркулов. — Ваше мнение, товарищи?
Суждения разделились. Яковлев и Софронов согласились с Меркуловым: надо брать, нечего тянуть. Косенков поддержал Турецкого: рано.
— Я твердо уверен: нельзя спешить, — стоял на своем Турецкий. — Слишком рискуем, Марат может выкрутиться. Мы окажемся в луже гноя, а источник заразы останется на свободе. И снова начнет отравлять жизнь. Он же не может остановиться. Это — как рак.
— Не так просто ему будет создать новую команду, — заметил Меркулов.
— Но и не так сложно, — парировал Турецкий. — К сожалению, в наше мутное время у него есть из кого рекрутировать новые кадры. И резерв этот слишком велик: безработная молодежь, выпускники вузов, ребята после Чечни или Афгана. Да что я вам говорю, вы сами все знаете. У нас пока нет какого-то главного звена, которое связало бы Марата — напрямую — с убийством профессора Осмоловского, с анализами и всеми делами.
— А ты уверен, что это главное звено вообще существует? — спросил Меркулов.
Турецкий ответил не колеблясь:
— Более чем.
— Он прав, оно существует, — послышался от двери чей-то голос. Все с недоумением оглянулись: у порога стоял какой-то человек, довольно молодой, в простенькой куртке и джинсах, с большим полиэтиленовым пакетом в руке. На лбу у него был наклеен большой пластырь.
— Позвольте поинтересоваться, молодой человек, как вы здесь оказались? — спросил Меркулов.
Вадим (а это был он) слегка пожал плечами:
— В приемной никого не было. Я постучал, вы не слышали — разговаривали. Я и вошел.
— А как вы оказались в здании прокуратуры?
— Для меня был заказан пропуск.
— Кем?
— Вами.
— Так. Вы — Костиков?
Вадим кивнул:
— Да.
К удивлению всех присутствующих, Меркулов поднялся из-за стола и подошел к двери, чего никогда не делал даже при встрече с самыми важными посетителями. Протянул руку:
— Ну, здравствуйте, Вадим Николаевич. Рад, наконец, познакомиться с вами. Проходите. Садитесь, — Меркулов принес из угла свободное кресло и поставил его возле своего стола. Обернулся к присутствующим: — Разрешите представить вам человека, который уже оказал нам неоценимую услугу в расследовании убийства профессора Осмоловского: Вадим Николаевич Костиков. И, судя по всему, у него есть еще какая-то информация для нас. — Он повернулся к Вадиму. — Я прав?
— Да.
— Слушаем вас. Это — мои ближайшие сотрудники, так что можете говорить свободно.
Вадим вытащил из пакета две папки. Одну из них сунул обратно, другую положил перед Меркуловым:
— Прочитайте, пожалуйста. Прямо сейчас.
В папке было страниц двадцать, написанных от руки, и две аудиокассеты.
— Может быть, я сделаю это позже? В спокойной обстановке? — спросил Меркулов.
— Нет, прямо сейчас, — настойчиво повторил Вадим.
Меркулов надел сильные очки, взял верхний листок и, едва пробежав первые строки, словно бы впился в листок глазами.
Это была расшифровка разговора Гунара с Маратом в поселке на Рижском взморье.
Дочитав страницу, Меркулов молча передал ее сидящему рядом, справа от него, Турецкому, взялся за вторую. Прочитал, тоже передал. Турецкий, в свою очередь, отдал прочитанное соседу — страницы из папки Вадима пошли гулять по кабинету, как гуси, заходящие с улицы на птичий двор. Свое движение они заканчивали в дальнем углу, на Косенкове: прочитав, Косенков складывал их на стол перед собой.
Меркулов читал не отрываясь. Лишь изредка он оборачивался к Вадиму, уточняя:
— Как появились эти записи?
— Их делал Николай, телохранитель Марата. Из машины. А на Марате был «жучок».
— А как они попали к вам?
— Я их украл.
— Понятно. Человек из Моссада — они имеют в виду вас?
— Да.
— Почему?
— Они спутали. Я два года служил в отряде по борьбе с террористами на оккупированных территориях. Это, скорее, — ОМОН или спецназ, — объяснил Вадим то, что уже объяснял Родригесу и Сильвио во время разговора в баре гостиницы «Украина». — А Моссад — это контрразведка, оттуда не уходят.
— Как Марат об этом узнал? Не вы же ему сказали?
— Его люди выкрали мое досье из компьютеров министерства обороны Израиля.
— Это же сверхсекретная информация! Как им удалось это сделать?
— Не знаю. Кто-то сделал это для них. Знаю только, что за очень большие деньги.
Меркулов внимательно посмотрел на Вадима, спросил, взглядом указав на пластырь на лбу:
— Автокатастрофа, в которой погиб Барыкин?
— Какой Барыкин? — не понял Вадим.
— Кличка — Сергуня.
— Да.
— Теперь мне многое становится понятным…
Меркулов снова углубился в текст.
После расшифровки разговоров Марата с Гунаром и аль-Аббасом шло сжатое, чисто информативное описание того, что Вадим узнал за минувшие пять дней.
Последние страницы еще продолжали свое движение от Турецкого в угол к Косенкову, когда Меркулов, закончив чтение, встал и вставил первую из кассет в магнитофон.
— Подождите, Константин Дмитриевич! — взмолился Турецкий. — Дайте дочитать!
— Хорошо, жду, — кивнул Меркулов.
Вошла секретарша, положила на стол видеокассету:
— Вот, записала. Потрясающий материал!
— Спасибо. Что там?
— Сами увидите. Можно мне уйти? Первый час, метро закроют, я до дома не доберусь.
— Конечно, идите, — разрешил Меркулов. — Возьмите дежурную машину. Скажите: я разрешил.