Много совершенно неожиданного для себя вынес Никольский из такой «ознакомительной» лекции Валентина Брагина.
Но конечно, самым страшным и позорным, и от этого никуда не уйти, оставалось то, что в камерах Бутырки содержалось вдвое и втрое больше народу, чем полагалось по всем далеко не милостивым к подследственным нормам. И сами камеры не ремонтировались, наверное, лет уже сто. Вот это и есть главный беспредел, а зеки — имеются тут и такие, что сидят по году и больше в ожидании суда, — свои закон чтут... И контролеры это тоже знают.
— Так что завтра с утра, — завершил свой рассказ Валентин, — займемся передачей на волю некоторых сведений о тебе.
— А что, разве можно отсюда послать весточку? — изумился Никольский.
— Вот увидишь, — многозначительно подмигнул Брагин.
В эту ночь Никольский, может быть, впервые за все время, проведенное в заключении, спал спокойно. Брагин, как старшему по возрасту, великодушно уступил Никольскому место у стенки, а сам улегся с краю.
— Я теперь у тебя тут действительно как за каменной стеной, — горько пошутил Никольский.
— Спи давай, — откликнулся Валентин и добавил: — Запомни, все, что я тебе рассказывал, все, что ты уже видел и еще увидишь, ты никогда не видел и ничего не знаешь. Понял? Это тоже закон.
А утром Барон развернул свою деятельность.
— У тебя еще остались сигареты? — спросил у Никольского. Вчера они много курили.
— Есть, — Никольский протянул ему пачку с пятком сигарет.
— Все не надо, дай две.
Забрав их. Барон ушел в дальний конец камеры, где сидел Сипатый. Он долго там о чем-то совещался, а когда возвратился, держал в руке небольшой клочок бумаги и совсем миниатюрный огрызок карандаша. Откуда-то достал острую белую пластинку металла и старательно и экономно заточил грифель.
— Что это? — поинтересовался Никольский и взял посмотреть пластинку.
— Это классическая штучка, — улыбнулся Брагин,- давняя память, не раз выручала. Ложки знаешь почему у нас такие странные? А у них черенки отламывают и затачивают на камне, вот и получаются такие лезвия. Давай депешу сочинять.
Он аккуратно исписал кусочек бумаги печатными буковками, а в конце поставил номер телефона Арсеньича, по которому депеша из Бутырки и будет передана.
Он снова ушел к Сипатому, и один из парней полез к узкому окошку, забранному решеткой. Стекло было разбито, вероятно тоже лет сто назад. Парень там повозился и слез на свое место, а Брагин вернулся и потер ладони.
- Все, — сказал, — дело сделано. Теперь, если твой Арсеньич на месте, к вечеру получит от тебя известие. Значит, жди вызова к следователю.
- Так просто? — удивился Никольский.
- Совсем не просто. Но система, я ж тебе говорил, отработана, хохол передал на ниточке в камеру под нами, те — ниже, а там есть люди которые ждут и передадут на волю. Так и пойдет к адресату. Позвонят, прочитают, что мы написали.
Действительно просто, думал Никольский. Ибо здесь существует непонятное свое братство, если это можно так назвать. Поганое, кровавое, мстительное — и все-таки братство...
Про себя же Валентин рассказывал неохотно: наверное, у него не было этой безумной жажды выговориться. Или просто не хотел он обременять и так доведенного тюрьмой до ручки Никольского еще и своими проблемами. Единственное, о чем он рассказал, это о последнем своем проколе, из-за которого оказался тут.
Вообще-то он специализировался, если так можно говорить, на продаже оружия, имел прочные связи и с ижевскими, и с тульскими оружейниками. Мир воюет, никуда от этого не денешься. И, как известно, не рогатками. Большие партии оружия готовы немедленно купить и прибалты, и приднестровцы, и в кавказском регионе. А так как законных путей (приехал и приобрел, что тебе надо) не существует — масса препятствий, условий и прочего, — приходится организовывать незаконную поставку. И в этом заинтересованы все, в первую очередь сами оружейники. Вот Брагин и организовал своеобразный мост, по которому в одну сторону идет оружие, а обратно — валютные средства. У всех навар, и все довольны. Но бывают и срывы. Один крупный деятель взял партию автоматов для вывоза, куда, это его личное дело, а с валютой наколол. Потянул, раз попросил обождать, другой, поняли, что он просто им головы дурит. Пришлось идти за долгом. А он, не будь дурак, свою игру затеял, с контрразведчиками снюхался. Гости явились, а их всех, голубчиков, и повязали крутые ребятки. Промолчать не каждый сумеет, да и не захочет, если тебе умелец к яйцам паяльную лампу поднесет. Вот так и вышли они на Брагина. А теперь по статье за вымогательство, есть такая, сто сорок восьмая, три года светит. Как организатору, стало быть.
— Ну ничего, — пообещал, глядя в пространство, Брагин, — игра еще не кончилась. А у Барона память крепкая. Да и в колонии горбатиться охоты особой не имею. А вернусь — разберемся.
Шли дни. Брагина вызывали на допросы, он уходил, возвращался, приносил с воли передачи, делился с Никольским. А о Никольском словно забыли.
— Так бывает, — говорил Валентин, — когда эти суки хотят на тебе крест поставить и не знают как.
— А может, мне голодовку объявить? — с надеждой спросил Никольский.
— А что даст? Ну поголодаешь, через неделю-другую до них, может, дойдет. Увезут они тебя в психушку на освидетельствование. Они тебя пару месяцев продержат и психотропными всякими нашпигуют. Будешь и не мужик, и не теленок. А польза какая? Обратно же и привезут.
— Ну так какой же выход?
Ждать и не психовать. Они уже и так против тебя все законы нарушили. И если твой адвокат, как ты говоришь, мужик с мозгами, он в этой ситуации вполне может тебя вынуть отсюда под подписку о невыезде. А это! — Он пренебрежительно махнул рукой. — Сотрясение воздуха. Ты, главное, не срывайся, нервы береги. Не исключено, что мы с тобой еще на воле рюмочку разопьем, в память так сказать...
- Послушай, Валька, — вдруг оживился Никольский. — А эти лагерные... Ну начальники колоний, или как их там, они взятки берут?
- А кто их не берет? Это смотря по какому поводу.
- Ну... а он может за хорошие деньги освободить каким-то образом из-под стражи?
- Да кто ж ему это позволит! Жень, ты что, с луны свалился?
- Есть же другие варианты. Скажем, побег. Кто-то не заметил. Взыскание получил. А заодно хорошую сумму. Что ему важнее — сумма или страх перед наказанием?
- Ну во-первых, смотря какая сумма...
- А любая. Что на это скажешь?
- Жень, ты что, миллионер? Монте-Кристо?
- Ну, вашу мать... — Никольский даже глаза закатил oт возмущения. — Вы что все, других книжек в детстве не читали? При чем здесь Монте-Кристо? Объясни!
- A-а, значит, не я первый... Понятно, товарищ академик! Ты что, вправду богатый человек?