Турецкий широко и бесстрастно улыбнулся, сделал четкий кивок, как это умеют американцы, и легким жестом пригласил присесть.
Декабрь, 1991
Незадолго до Нового года к даче Никольского подошел небритый мужичок средних лет в черной телогрейке, ватных штанах и кирзовых сапогах гармошкой. Оглядев высокие железные ворота, он слегка присвистнул, отчего при свете фонаря блеснула во рту золотой искрой коронка.
Саня разглядывал незнакомца из окошка кирпичной сторожки.
Тот подошел к калитке и нажал кнопку звонка. Калитка беззвучно отъехала в сторону, а перед мужичком вырос плечистый парень в меховом камуфлированном комбинезоне. Мужик покачал головой, словно хотел сказать, что такая встреча произвела на него достойное впечатление.
— Кого надо? — бесцеремонно спросил Саня.
— Не горячись, парень. Усек? А кого мне надо, к тому я и пришел. Никольский тут проживает? Женя его зовут.
— Проживает, — усмехнулся Саня, — только он далеко не всем Женя. Мы его, к примеру, зовем Евгением Николаевичем. И тебе советую. На всякий случай говорю. Так зачем, говоришь, он тебе нужен?
Не понял ты меня, парень, — усмехнулся мужичок, и усмешка эта была какой-то дикой, жутковатой. — Зачем он мне, про то он, если ты ему понравишься, сам скажет. Иди и доложи, а то устал я с дороги. Скажешь, депеша Жене от Вали. А остальное твой хозяин должен сам помнить.
Понимая, что посетитель этот совсем не прост, Саня показал на дверь сторожки:
— Раз устал, заходи, погрейся, пока я узнаю. Не бойся.
— Не знаешь ты еще, кого надо бояться-то, — снова скривил губы в ухмылке мужичок. Но в сторожку вошел и сел на стул.
На телефонный звонок Сани Никольский отреагировал неожиданно бурно:
— Да чего ж ты держишь его там? Давай бегом сюда! Наконец-то! Ну чего ждешь?
— Да видок у него, Евгений Николаевич, как бы это... лагерный,— не стесняясь присутствующего, сказал Саня.
Голос Никольского звучал в трубке громко, мужичок слышал разговор и на Санины слова отреагировал укоризненным покачиванием головы.
— А тебе что надо? Чтоб из Кремля гости прибыли? На меньшее уже не согласен? Не валяй дурака, бегом ко мне.
— Видишь, — мужичок удовлетворенно ткнул пальцем в сторону Сани, — не видал еще меня человек, а разбирается. А ты малец еще, хоть вон и пушку носишь в кармане, понял?
— Ну ты артист! — восхитился Саня, потому что пистолет был у него спрятан за пазухой и никак не мог его обнаружить этот неизвестный посетитель. — Пойдем, раз зовут.
Он довел мужичка до ступенек, а наверху, возле открытой двери, гостя уже ожидал Никольский, сам вышел. Он еще с лестницы протянул мужику руку, другой обнял за плечо и пропустил в дом впереди себя.
Сане оставалось только развести руками по поводу столь неожиданном встречи и отправиться на свой пост.
— Ну, рассказывай, Николай, — сказал Никольский, садясь в кабинете на свой полукруглый диванчик и приглашая гостя. Тот скинул телогрейку и шапку на стул, спокойно подошел и сел рядом. Никольский показал на открытый бар: — Только честно, я не люблю кривлянья, говори, чего хочешь — есть, пить, спать, в баньку сходить, переодеться? Все рядом.
— Давай, Женя, сперва дело обговорим, а потом можно и все остальное — разом. — И он цыкнул золотым своим зубом.
— Как скажешь. Ну что с Валькой?
— На-ка вот депешу прими. — Он достал из кармана мелко свернутую бумажку, очень похожую на ту, что еще в бутырской камере Валентин Брагин отправлял на волю с сообщением о нем, Никольском. Ах эти воспоминания...
Никольский аккуратно разгладил записку на ладони и стал читать брагинское письмо.
Валентин писал, что он обо всем договорился. Условия приемлемые. Омелько — в законе, можно верить как ему, Брагину. Он все знает и расскажет подробно. Связь Николай обеспечит.
— Все, я понял. Чего тебе налить?— Никольский поставил перед Николаем стакан, а себе плеснул на полглотка виски. — У нас тут никто ни за кем, кроме женщин, не ухаживает. Сам бери чего нравится.
— Извини, Женя, — поморщился Николай, — я б с устатку, конечно, махнул бы сейчас, но развезет. Зажевать чего-нибудь найдется?
А ты как хочешь, перехватить, а потом уж поужинаем?
— Да зажевать! Я бы потом привел себя в порядок, а то от этого, — он оттянул ворот рубахи и брезгливо понюхал, — уже который год воротит...
— Сейчас, посиди. — Никольский встал и быстро вышел из кабинета. И пока он ходил, Николай Омелько внимательно огляделся. Барон утверждал, что не был здесь ни разу, но то, что он успел рассказать Николаю в зоне и что казалось выдумкой, теперь вдруг ожило в памяти и стало явью, в которую было трудновато поверить. Богато, очень богато устроился этот Никольский, тут Барон не туфтил. Ну а коли они с Бароном кореша — какой разговор! Коля, говорил Барон, большим человеком станешь. Всех будешь посылать, а на тебя никто голос не подымет. Хочешь со мной работать? Колебался Коля, но уж очень хотелось на этого «Монтекристу» поглядеть. И вот увидел. С такими работать можно.
Никольский вернулся с двумя здоровенными бутербродами с ветчиной на тарелке, поставил перед Колей. Подойдет? И усмехнулся по-приятельски. И это тоже понравилось Николаю. Не зазнается мужик.
Коля достал из ряда бутылок водочную, отвинтил пробку и налил себе побольше половины стакана. Поднял, звякнул с хозяином и сказал:
— Со знакомством!
После роскошной бани, о которой он и мечтать не мог, Омелько облачился во все чистое и новое, что принес ему Женин помощник, о котором тоже говорил Барон, по имени Арсеньич. Этого мужика Коля тоже оценил по достоинству. Спокойный, немногословный, он все разложил, объяснил, где что, спросил, чем помочь, без всякой навязчивости, и ушел по своим делам. Они здесь, похоже, полностью доверяют друг другу.
А потом они сидели за столом. Коля уминал за обе щеки, в перерывах между закусками, от которых глаз было не отвести, рассказывал о Бароне и его делах.
Арсеньич слушал молча и хмуро, видать, ему чего-то не нравилось, а Никольский, наоборот, с большим интересом, и часто перебивал, задавая разные вопросы.
Ну какая там житуха, в зоне! У Омелько только что кончилась пятая его ходка. Все бывало в жизни. Счастья только недоставало. Вот Барон и пообещал, что возможно оно. И с поручением прислал. И все оказалось так, как он и говорил. И дом, и застолье, и никакой показухи — раз с нами сидишь, значит, человек.
Потом Арсеньич встал, извинился, что у него дела, и оставил Николая вдвоем с хозяином. Омелько под тяжелым взглядом этого Арсеньича чувствовал себя не очень все-таки клево, а когда он ушел, понял почему. Никольский объяснил ему, что у них с Арсеньичем уговор — тот не вмешивается в некоторые дела Никольского. Как говорится, не нравится, валяй, никто никого не заставляет идти против совести, но и не мешай, отойди. Не все нравится ему и из того, о чем еще в камере договорились Никольский с Брагиным. Но это их личные дела, и Арсеньич в них не лезет. Поэтому не стоит ему лишний раз напоминать об этом. Коля и это хорошо понял, четко усек — железные мужики.