Из рубки появился шкипер и сказал:

— Сейчас нас Антипыч расколоточкой угостит.

— А это что такое? — спросил Турецкий

— Увидишь, — подмигнул Машков.

На палубе открылся люк, и из него выбрался чумазый молодой совсем парень в тельняшке с закатанными рукавами, огляделся и швырнул на палубу несколько небольших серых полешек, которые морозно стукнули по железу.

Шкипер тут же подхватил одно, положил на разостланную на крышке люка газету и невесть откуда взятым топориком быстро и легко порубил полешко на небольшие куски.

— Прошу, — сказал гостям.

Машков наклонился, взял кусок и стал с аппетитом его жевать.

— Давай, давай, — подтолкнул Турецкого, — жми, пока не разморозился, это ж наш знаменитый харьюз! Ну хариус. Его опускают в тузлук — знаешь? — крепкий солевой раствор, и тут же замораживают. Расколотка, понял?

Саша попробовал и понял, что ничего подобного в жизни не едал.

— Когда улетать будешь, постараемся достать тебе на дорожку несколько штук. Дома снова заморозишь и расколачивай себе на здоровье. Не то, конечно, лучше, когда вот такой свежачок, но кто не пробовал, язык откусит.

Вот в таких поучениях и прошла морская дорога, показавшаяся совсем короткой из-за доброй беседы и не выразимых простыми словами красот, которые разворачивались вокруг. Меняла цвет вода, синело, зеленело небо, надвигался и отступал в дымку причудливый берег с огромными, похожими на великанов скалами. Ветер свежел, и вскоре Турецкий почувствовал, что из него начисто вымело и усталость от ночного рейса, и легкий хмель завтрака, осталось лишь ощущение какого-то бодрящего кровь полета.

5

Подкаменка оказалась небольшим — с десяток домов поселком, разместившимся по высокому байкальскому берегу. Короткий пирс выбирался из-под нависающей скалы, пересекал узкую песчаную полоску берега и выступал в море метра на три, не больше. Так, во всяком случае, казалось. Здесь вообще почему-то теряли свои истинные размеры все предметы. Почти вертикальная деревянная лестница вела в гору, и Турецкий с Машковым, держась за потемневшие от ветров, дождей и просто времени перила, поднялись наверх, в поселок.

Машков уверенно шел впереди, и скоро они подошли к рубленному из толстенных бревен дому с небольшой застекленной верандой. Постучав, Машков толкнул дверь и вошел, кивком приглашая следовать за собой. Из-за стола поднялся чем-то отдаленно напоминающий Славу Грязнова человек — крепкий на вид, стройный и даже с легкой рыжинкой в волосах. Из-под пышных его усов торчала папироса.

— Здравствуйте, Виктор Семенович, — протянул руку Турецкий и представился сам.

— Знаю, знаю, — хрипловатым баском откликнулся полковник. — Ну прошу садиться. Хотите тут или в дом пройдем? Тут будет попрохладней и курить можно, ежели хотите. А в доме хозяин не очень уважает.

— Давайте здесь, — охотно согласился Турецкий, сел на предложенную мощную табуретку и достал из кармана плаща сигареты с зажигалкой.

— Ну что скажу, — начал Виктор Семенович, — здесь он, Молчанов-то ваш. Владимир Иванович. Вон в доме напротив проживает. У Афанасьева, егеря местного. Он и прежде здесь частенько бывал. Не новичок в наших-то краях. Охотник хороший. Оттого и приезжает. Сами к нему пойдете или компанию составить?

— Давайте сначала попробую сам. Ну а уж если не выйдет разговор, тогда вашей помощи попрошу.

— Пойдемте, провожу, — просто сказал Никитин и встал. — Посиди пока, Михаил, — кивнул Машкову.

Они медленно прошли по улице, на которой все дома стояли по одну сторону, словно в шеренгу, и у следующего дома, такого же мощного, как тот, где расположился Никитин, остановились.

Вон он, дрова колет, — показал на высокого худого человека, сноровисто размахивающего топором, Никитин. — Идите смело, собака у них на цепи. Гавкнет пару раз и успокоится.

Турецкий решительно шагнул к приоткрытой калитке.

— Хозяева! К вам можно? — крикнул громко.

В ответ, как и говорил Никитин, дважды лениво рыкнул пес и, загремев цепью, снова улегся в своей будке. Молчанов не откликнулся, продолжая с удовольствием колоть дрова.

Турецкий подошел поближе, помахивая кейсом, и остановился в двух шагах, наблюдая. Наконец Молчанов боковым зрением обнаружил постороннего, с маху вогнал топор в колоду и выпрямился, вытирая рукавом потный лоб.

— Вам кто нужен? — спросил не очень дружелюбно, и голос его был резок и неприятен.

— К вам я, Владимир Иванович. Следователь из Москвы.

— А какие у вас могут быть ко мне дела? — сказал он с вызовом. — Я разве натворил чего в столице-то?

—Да в общем, как вам сказать? Натворили, можно и так.

— И где же это случилось? — с насмешкой спросил он. — Позвольте узнать?

— В гостинице «Россия», где был убит ваш помощник, а вы, сославшись на высокие инстанции, ввели следователя в заблуждение и сбежали, не дав необходимых показаний. А ведь это статья сто восемьдесят вторая — отказ или уклонение свидетеля от дачи показаний. До шести месяцев исправительных работ. Или штраф. Но это уж суд решит.

Одну минуточку. Я дал все необходимые показания... Их записали, чего еще? Какие ко мне могут быть претензии? Там остался мой человек с моим прямым указанием отвечать на все вопросы. Чего вам еще от меня надо?

— Ну, Владимир Иванович, — улыбнулся Турецкий, — не можете вы давать следствию ни прямых, ни косвенных указаний. И вопросы вам будут задавать до тех пор, пока это нам необходимо. А вы противопоставили себя закону... Вот я и прилетел сюда, чуть ли не на край земли, за вами... — Турецкий сделал паузу и добавил: — Следом. Кстати, даже на моей памяти не раз бывало, когда свидетеля приходилось задерживать и доставлять к следователю, извините, под конвоем. Вот и в данном случае высказывались соображения об объявлении вас в розыск.

Если бы приезжий следователь орал и ругался, Молчанову было бы легче. Такой матерный диалог его бы устроил больше — поорали, остыли, договорились. Что они, следователи, не люди, что ли? Всем жрать охота, а часто не на что. Вот и... предмет договора. До сих пор, во всяком случае. А этот — какой-то иезуит, что ли? Говорит с подковыркой, с улыбочкой, спокойненько, и ведь не врет же, сукин сын, и арестовать может, и в вагонзаке в Москву доставить... И статью навесить... Ну насчет исправительных работ — кто ж ему позволит! Штраф — черт с ним, это пустяки, каким бы он ни был. Но вот пока дойдет до него!

Понимая слабость своей позиции, Молчанов решил больше пока не задираться, а постараться кончить дело миром. Тем более что тут, на Байкале, и природа сама к тому располагает, и запасы в леднике у приятеля-егеря, ну да и напиток мужской, от которого дух перехватывает, на таежной панацее настоянный.

Ну что ж, как говорится, — всем своим видом демонстрируя, что сказанное его убедило, вздохнул Молчанов, — тогда, раз уж вы проделали столь долгий путь, не буду вам мешать исполнять закон. Берите меня и спрашивайте. Все отвечу как на духу. Ничего от вас не утаю... А это, значит, вы нынче на «Орионе» прибыли?