В ожидании Турецкого босс сидел в своем кабинете, покуривал, прихлебывал из большой кружки чай, густо разбавленный хорошим коньяком, одновременно просматривая текущие документы. Слава имел вид преуспевающего человека: дорогой костюм, водолазка цвета морской волны, на ногах отличные туфли, и даже рыжие волосы с седыми прядями, прежде топорщившиеся во все стороны, были аккуратно уложены, прикрывая лысину на затылке.
С улицы донесся звук машины, и буквально через несколько мгновений в кабинет ворвался Турецкий.
Ты что же делаешь, рыжая скотина?! — с порога заорал он.
Я же знал, что ты был рядом, — удовлетворенно улыбнулся Слава. — Меня, брат, не огребешь. Насквозь тебя вижу.
В самом деле! — не мог успокоиться Александр. — Ты башкой-то своей подумал, что несешь?! А?!
А как бы я тебя мог выкурить? Только таким образом. Господи, неужели она тебе все выложила? — округлил он глаза.
Куда уж больше, — махнул рукой Турецкий. — Может, кроме бабника, ты еще как-нибудь меня окрестил?..
Ну и баба! — восхитился Грязнов. — Наш человек.
Турецкий бросил на стол папку, отхлебнул из гряз-
новской кружки и поморщился:
Коньяк, что ли?
Только на четверть, три остальных — цейлонский чай.
А не наоборот?
Грязнов в свою очередь сделал несколько глотков, подумал и согласился:
А ведь верно. Наоборот. Кажется, опять не рассчитал.— Он раскрыл брошенную на стол папку, поднял глаза на Александра. — Мои труды? Зачем приволок?
«Сянганец»! — ухмыльнулся Турецкий. — Для того и приволок, чтобы ты этого «сянганца» убрал. Косте к шефу идти, а тут какой-то «сянганец»!
Ладно-ладно, — отмахнулся Грязнов, однако бумагу с «сянганцем» отложил в сторону. — Я могу вообще отвалить от этого дела. Оно у меня, между прочим, проходит по графе «непредвиденные затраты». Даром на вас пашу.
И отваливай!
Да не лезь ты в бутылку, — широко улыбнулся Слава. — Первый год меня знаешь, что ли?
Таким джентльменом — первый.
Сто пятьдесят «зелеными», — погладил отвороты пиджака Грязнов.
Ладно, рассказывай, — присаживаясь, перешел к делу Турецкий.
Звоночка жду. Грустно стало без тебя, ну и брякнул Меркулову. Теперь будем ждать вместе.
Я ждать не подписывался.
Звоночек-то из Патриса Лумумбы. Мне девок наших жаль. И я наконец этих козлов африканских прижучу. И не когда-нибудь, а сегодня, — зло проговорил Слава. — Есть среди них один, Али его зовут. Страшная сволочь. Возьму его я, а потом отдам парням из ФСБ.
Он глянул на Александра, и тот, сразу почуяв прежнего Грязнова, терпеливого сыскаря и бесстрашного человека, отвел глаза и снова хлебнул из его кружки.
А напиточек-то в общем ничего... Очень даже ничего. Освежает... Так говоришь — по графе «непредвиденные затраты»?
Не бери в голову. Шутка.
Выгорит дело — оплатим. Сколько у тебя гавриков работает?
Двадцать три человека.
Всех поить-кормить надо. И все, надо полагать, семейные?
До единого. Кроме меня.
Оплатим. Строго по таксе.
У нас таксы, Саша, нет. Мы работаем по обоюдному согласию.
Договоры-то хотя бы составляете?
Иные просят представить, для отчета, так сказать, а большинство просто так несут, в конвертике.
И много несут?
Ты знаешь, Саша, по-разному. Я и сам не ожидал.
Не прибедняйся. Кое-что знаю.
И что, к примеру?
Девчушку одну нашли...
Она потерялась, а мы нашли. Ничего особенного.
Скромником ты стал, Слава... А квартирная кража на Тверской? Там, кажется, бриллиантики светились, золотишко? Вдова не работяги — замминистра? И не какого-нибудь, а финансов.
Было, — с улыбкой согласился Грязнов. — А что нам делать, коли МУР не чешется? Мы у них хлеб не отбиваем. Могут — пожалуйста, не могут — извини-подвинься. Вот выбросили своих «старичков», а я их подобрал.
Теперь же, слышал, обратно зовут?
А они не пойдут. Хорошо платить надо. Вон Мишка Старостин, пчел забросил, из деревни сбежал, вкалывает — любо-дорого смотреть. Или Колька Щербак. Какие там мемуары? И думать забыл! Зато и получает раза в три побольше твоего.
Не в деньгах счастье, Слава. Вернее, не только в деньгах.
Это само собой. Почуяли мои орлы-соколы настоящую работку. Без кнута, без пряника, без нотаций. Я с ними много не говорю. Они сами больше моего знают. Ожил народ, Саня, ожи-ил! Помолодели. Дело- то любимое. Ну и конечно, зарплата.
По мелочи, говоришь, а накатывает, видно, прилично?..
Ты ж меня перебил. Несут. На мелочах мы, кстати, пожалуй, побольше взяли, чем на вдовьих бриллиантах. Да вот, что далеко ходить? Заявилась как-то старушка. Божий одуванчик, протягивает бумажку в сто долларов. «За что, бабуля?» — «Собачку нашли». — «Много даешь. Полмиллиона на наши». А она: собачка, мол, для меня дороже жизни, бери, коли даю. Стыдновато мне стало. За какую-то блохастую шавку и такие деньги? От кого? От старухи! Может, последние, «гробовые». «До свидания, — говорю, — бабуля, мы ее вам просто за спасибо нашли». Тут она мне и выдала! Выпрямилась, глаза засверкали. «Я, — говорит, — княжеского роду! Со мной, — говорит, — сам предводитель Дворянского собрания Голицын стоя разговаривал, а ты почему сидишь?» Да так строго, что меня будто ветром сдуло! Хлопнула она американской купюрой по столу и вышла. Чего смеешься? Правду говорю.
Тоненько запищал зуммер. Грязнов поднял трубку:
Грязнов слушает.
По лицу друга Турецкий понял, что услышанное не очень-то понравилось Славе.
Хозяин — барин... Приказы не обсуждаются. Будьте готовы! Не слышу ответа. Вот так-то лучше. Будь здоров... Осечка, — кладя трубку, мрачно сказал Грязнов. — Все дела переносятся на ночь.
Не привыкать.
Понимаешь, Саня, какое дело! Шуму больно много. Расследуем-то дело мы, так уж получилось. Но теперь, оказывается, подключены работники ФСБ, МВД и даже спецназ.
Облава?
Она самая. Извини, что рано тебя потревожил.
Ничего. А чем ты недоволен?
Да по-тихому надо было делать. А теперь что? Спугнем! Голубки черненькие сфотографированы —- анфас и в профиль, курлычут по-русски, «геры» этой по сто двадцать долларов за грамм я уж с полкило сдал.
А кто платил?
Ну не я же! ФСБ, конечно. У меня таких денег нет.
Значит, твои ребята вышли на продавцов?