Еще интереснее! В чем конкретно заключалась эта «неосторожность»?
Теперь я дословно не помню, но ведь можно прослушать пленку.
Я поговорю с Федотовой. Выясню этот факт, — сказал следователь Чижов.
Обратимся к другому вопросу, — сказал Вержбицкий. — Я прочел ваш прекрасно написанный документ, в котором вы целиком и полностью признаете себя виновным в подделке подписи бывшего юрисконсульта, а ныне следователя Федотовой. Пострадавшие, телохранители, к сожалению, не внесли ясность в происшедшее, молчат, но я почему-то убежден, что написали вы признание не по своей воле. В противном случае непонятно, для чего было некоему человеку посягать на жизнь ваших телохранителей? Так или не так, Ефим Аронович?
Конечно, не по своей! — оживился Фима. — Заехали в какой-то двор, приказал под угрозой смерти, ну и написал. Жить-то хочется!
Хорошо, — подал голос Чижов. — Мы это проверим. А как быть с экспертизой?
Но Вержбицкий не обратил внимания и продолжал разговор с Фишкиным.
Итак, для меня все ясно. Ваше преступление — незначительно. Думаю, что вас выпустят под залог. Разумеется, без права выезда из столицы. Сумму залога я, с вашего разрешения, обговорю с прокурором. Ни о чем не беспокойтесь, не расстраивайтесь, все будет хорошо. Да, чуть не забыл! — Анатолий Евгеньевич открыл объемистый кейс и начал вытаскивать разнообразные продукты. — Пожалуйста, Ефим Аронович. Икра, балык, колбаса, ваш любимый тоник...
Положите обратно в свой кейс и на проверку, — строго сказал Чижов.
Адвокат посмотрел на следователя и развел руками:
Повинуюсь! Хотя все это формализм и казенщина. Мне не привыкать!
Из следственного изолятора адвокат Вержбицкий поехал к Федотовой.
Вы разрешите поговорить с вами, Лилия Васильевна? — спросил адвокат, входя в ее кабинет.
Можно. Но я заранее знаю, о чем пойдет разговор.
Заранее все знает один лишь Господь Бог!
Вам необходим мой совет, как бы изящнее составить телегу на имя прокурора о незаконных действиях следователя Федотовой?
Телегу... —поморщился Анатолий Евгеньевич. — Узнаю школу Турецкого!
Чем вам не нравится Турецкий?
Нравится, не нравится... Это не разговор! Особенно если он касается таких зубров, как Александр Борисович.
Вы с ним знакомы?
И опять же неважно. Важно другое.
Что именно?
То, что вы его помощник, а значит, он в курсе ваших следственных и неследственных дел.
Конечно. А как же иначе?
И я о том говорю. Иначе нельзя... Я приехал к вам, потому что подумал: а почему бы вам, несмотря на наши натянутые отношения, не угостить меня чашечкой кофе?
Отношения у нас, по-моему, самые деловые. Я обвиняю, вы защищаете, а оба вместе стремимся к одному. К истине.
Так не бывает! Истина? Хотя, признаться, это не функция адвоката — стремиться к истине. Наша задача — защитить человека, обвиненного в преступлении. Думаю, что вас обучали на юрфаке профессора старой советской школы. Говоря об истине, они никогда не знали, что это такое!
Я много разного слышала о вас, — откликнулась Лилия. — Кофе я вас угощу, — добавила она, ставя чайник на плитку.
Так что вам наговорили обо мне?
Наговорили? — удивилась Лиля. — Вы что, известный артист, певец, писатель или еще какая-нибудь звезда?!
Вы же сами только что сказали! «Много разного слышала о вас...»
Слышала, но не наговорили.
Я убежден: слышали одни гадости!
Ну, не только.
Есть и хорошее?
Да. К примеру, вы большой любитель женщин. Великий обольститель и сердцеед.
Кто мог сказать подобную глупость?! Вся Москва знает, что я как раз любитель не женщин, а противоположного пола.
При женщине — и такие слова, — укоризненно покачала головой Лиля. — Неужели это правда?
Да, я отношу себя к так называемому сексуальному меньшинству. Что в этом плохого?
Раньше давали за подобное срок. И немалый, — сказала Лиля.
Раньше не отпускали и под залог, а теперь — пожалуйста! И чем больше сумма, тем быстрее дело идет к завершению.
О залоге говорите с Турецким или Меркуловым.
Именно этим вопросом я займусь сегодня же. А нот вам нечем крыть, Лилия Васильевна! Вы — лицо, лично заинтересованное в исходе дела, и вас отстранили от ведения следствия вполне справедливо. Как посмотреть!
Да как ни посмотри — сплошная чушь! Нарушение уголовного процесса!
Именно потому, что я лицо заинтересованное, я сама и отказалась от ведения дела. Теперь, как известно, его передали Чижову.
И это правильно, существует закон, и его следует выполнять.
Не возражаю, — раздумывая, проговорила Лиля.
Вы теперь не участвуете в этом деле, — принимая чашку кофе, улыбнулся адвокат, — поэтому мы можем поговорить начистоту.
Хочу только напомнить вам, господин адвокат, что дело в любом случае расследуется под руководством Турецкого.
Адвокат Вержбицкий поперхнулся.
Как вам все-таки не нравится Турецкий. Аж жуть! — рассмеялась Лиля.
С этим мастодонтом лучше вообще не иметь никаких дел.
Турецкий — мастодонт?! Изящный, стройный, умный...
Большой волокита, пьяница, грубиян. С ним кофе не попьешь!
Почему же? — возразила Лиля. — Можно. И даже по-турецки.
Мне хотелось бы, Лилия Васильевна, послушать пленку.
А ведь я так и знала, что вы лишь за этим напросились на кофе! — снова рассмеялась следователь.
Выслушаю запись и начисто забуду о том, что пленку эту дали мне на минуточку именно вы, Лилия Васильевна.
Зачем торопиться? Вы ее выслушаете при окончании следствия, при подписании протокола в порядке статьи двести первой УПК.
Будет поздновато.
Может случиться, что в самый раз. Говорит же Фишкин о какой-то тени, которую я якобы бросила на вице-премьера! Вот следствие и суд решат, кто на кого бросал тень.
Это ваше последнее слово?
По этому вопросу — да.
Перейдем к другому. Могу ли я переговорить с вашим телохранителем?
Попробую предоставить вам такую возможность! — Лиля взяла телефонную трубку: — Владимир! Зайди, пожалуйста! Заранее прошу извинения за него, Анатолий Евгеньевич. Он человек простой. Не обижайтесь, коли что не так...
В кабинет вошел Демидыч, и в помещении сразу стало тесновато, так, по крайней мере, показалось адвокату.