Убийство раскрыто благодаря чуткому руководству Турецкого, — тонко улыбнулся шеф. — Пора бы и честь знать!
А вот в данном случае я так не считаю, — резко ответил Самсонов. — Турецкий вышел на такие крупномасштабные махинации, что наша помощь ему должна быть усилена. Я уж не говорю о чем-то другом, быть может, более важном, но возьмите хотя бы операцию с ракетами в Хабаровске. Предотвращена акция, не имеющая аналогов в мире.
Она была проведена из рук вон плохо!
Это уже другой вопрос. Но ракеты-то с атомной начинкой обезврежены!
При чем тут Турецкий? Вас послушать, так все у нас делает один Турецкий1
Все гораздо сложнее, — помолчав, ответил Самсонов, поняв, что переубедить, доказать что-либо шефу невозможно.
Мы оба с вами, Николай Васильевич, подумаем и решим, как действовать дальше, — решил директор, внезапно смягчившись. — А теперь перейдем к нашим сотрудничкам! — он хлопнул ладонью по бумагам.
Шеф многих знал лично по работе в прошлые годы, когда он занимал должность гораздо ниже, чем сейчас, ведая кадровыми вопросами отдела по Центральной России, искренне интересовался людьми, с которыми не был знаком, вникал в подробности биографий, особенно отмечая те или иные положительные черты человека. Самсонов не то чтобы поверил шефу, но несколько успокоился, но при прощании вновь насторожился.
А я и не знал, Николай Васильевич, что вы защищали участников «Афганского братства», — улыбнулся директор.
Дело давнее. Тогда, в этом кабинете, сидел генерал Чебриков, — ответил Самсонов.
Генерал Чебриков всегда отличался решительностью...
Отдел «К» имеет свой, особый статус. Так было при генерале Чебрикове, так остается и теперь, — явно намекая на прямое подчинение своего отдела высшему руководству страны, сказал Самсонов и вышел.
Придя в свой кабинет, генерал заварил кофе по-турецки и, прихлебывая обжигающий налиток, стал припоминать разговор с шефом, стараясь понять невысказанный, внутренний смысл беседы. Было ясно, что директор имел встречи с людьми самого высокого ранга, он мог запросто зайти и к самому Президенту, пользуясь правом бывшего главного охранника. Но, подумав, Самсонов пришел к мысли, что вряд ли шеф пойдет на это: слишком грязное дело. Вероятнее всего, он встретится с кем-то из аппарата премьера, а может быть, и с самим премьером: пятно-то все-таки на правительстве. И конечно же, было принято или уже находится в конечной стадии отработка решения, каким образом смыть
это пятно. Генерал вдруг вспомнил, что директор не обошел ни одну фамилию сотрудников, причастных к делу, кроме генерала Пестова, полковника Павлова и подполковника Рябкова. Все трое имели прямое отношение к гибели Роберта Веста. Значит, судьба их уже решена. Но их действия впрямую касались вице-премьера, как человека, отдавшего приказ об уничтожении Веста. Замысел ясен как день: во что бы то ни стало отвести все подозрения от вице-премьера, хотя бы это было сопряжено с самыми решительными действиями, вплоть до исчезновения людей. Насторожил генерала и интерес шефа к Турецкому. Самсонов знал, что Александр не признает никакой охраны, но теперь он твердо решил установить за следователем по особо важным делам своего рода слежку, дабы предотвратить непредсказуемые последствия.
Вызовите ко мне подполковника Рябкова, — нажимая кнопку микрофона, приказал он.
Назначенный несколько месяцев назад вместо исполняющего обязанности огромного, гориллоподобного человека, запутавшегося в неблаговидных делишках сво- » ей жены, да и в своих собственных, Генеральный прокурор России сумел в короткое время снискать уважение сотрудников. Ему удалось раскрутить несколько крупных дел финансового характера, даже посадить в тюрьму бывшего ИО, но когда он занялся делами об убийствах телеведущего Владислава Листьева и отца Александра Меня, следственная машина застопорилась, хотя, казалось, уже виднелись положительные перспективы. По поводу дела, связанного с вице-премьером, он был вызван в аппарат премьер-министра, где имел беседу с его помощником по правовым вопросам. После обычного чиновничьего разглагольствования помощник потребовал прекращения дела в отношении Стрельниковой, а также убедительно доказывал, что следователь
Турецкий необъективен, а потому дело следует передать в другие руки, то есть иному «важняку».
Не вижу причины, — ответил генеральный.
Причина в том, что в этой неприятной истории замешана фамилия вице-премьера, — прямым текстом выдал помощник.
Ну а мы-то здесь при чем? — вдруг озлился генеральный. — Если замешана, будет отвечать по закону. И потом, вы что, изучали дело? Вам лично известно, в чем она замешана или не замешана?
Дело я не изучал, — медленно произнес помощник, — но вы понимаете, с кем вы будете иметь дело, кроме помощника премьера?
Пока я имею дело с помощником. Да что вы так волнуетесь? Может быть, вице-премьер не совершила ничего противоправного. Дело в производстве, уточняются частности, которые могут пролить свет совершенно в ином направлении.
Нам не хотелось бы, чтобы свет проливался в любом направлении.
Но генеральный уперся, ему надоело быть мальчиком для битья со стороны средств массовой информации, надоело тыкаться в стену непонимания, фальшивых улыбок, ласковых рукопожатий, он был человеком воспитанным, спокойным, выдержанным, но иной раз находило на него такое, что, будь перед ним хоть сам Господь Бог, он, чувствуя правду, не уступил бы и ему.
Кому это — нам? — бледнея, спросил генеральный. — Вы что, их величество император Николай Второй? Перед вами, господин помощник, Генеральный прокурор России, назначенный Президентом страны!
Прошу извинить, — сухо ответил помощник.
Возвращения генерального в прокуратуру с нетерпением ожидали Меркулов и Турецкий. Разговор вели в приемной, у дверей кабинета генерального.
Что думаешь, Костя? — шепнул Турецкий.
Держит оборону.
Выдержит?
Должен, — помолчав, ответил Меркулов.
В приемную вошел генеральный, знаком пригласил Меркулова и Турецкого к себе в кабинет, сел за стол и закурил.
Ты иди, Турецкий, и работай, — сказал он. — А ты, Дмитрич, останься. Поговорить надо.
Турецкий открыл было рот, чтобы спросить что-то, но Меркулов предупредил:
Тебе что сказали?! Иди и работай!
В веселом расположении духа Турецкий помчался в свой кабинет.
Ты чего такой веселый? — спросила Лиля Федотова.
Все по той же причине!
По какой?
Хахаля-то твоего нет! Того, что из деревни Медведки Архангельской области!
Не получилось, — грустновато ответила Лиля. — Опять брошенка.
А я на что?
Ты обыкновенный бабник, Турецкий, а он обыкновенный положительный мужчина. Большая, между прочим, разница.