Ох, до сих пор вспоминать невыносимо тот день, когда она выследила рецидивистку, убийцу по кличке Гном [8] и окончательно поняла, что любит Игоря поистине смертельно. И будет любить до последней своей минуты.
Ну да, смертельно. И до последней минуты…
Только что доказала это!
У Алены вдруг подогнулись ноги. Она села, где стояла, на асфальт, прижала кулаки к лицу и разрыдалась так, что какие-то мгновения ей даже казалось, будто она сейчас умрет от этих рыданий, что сердце разорвется. Зачем-то прижала его ладонью, как будто оно собиралось выскочить.
Судьба ей, видно, все время плакать около этого красного дома на улице Медицинской…
Если бы она умерла там, в гараже, – Игорь бы что-нибудь почувствовал?
Ага, ждите ответа! Почувствует он! И о ее смерти он, пожалуй, вряд ли узнал бы… Нет, когда-нибудь слухи все же дошли бы до него, мол, писательница Алена Дмитриева приказала долго жить… да-да, та самая писательница, которая по нему с ума сходила.
Интересно, когда бы ее нашли? Ну, нашли бы когда-нибудь!
В виде полуразложившегося трупа.
Что помешало Ашоту и Павлу убить ее? Почему они передумали? Или это… или это было ими сразу задумано? Они с самого начала просто хотели напугать зловредную особу, из-за которой так пострадали? Унизить ее хотели? Добиться, чтобы она молила о пощаде? Алена быстро перебрала все слова, которые сохранились в памяти, услышанные и произнесенные. Вроде бы нет, никаких молений с ее стороны не раздавалось. Вот и хорошо, а то каково было бы ей сейчас… А ведь мстить им Алене было не за что, она же никому ни словом не обмолвилась, Муравьев сам сделал какие-то выводы и махнул шашкой со всего плеча – р-раз, полетели две головы. И чуть не слетела третья, Аленина.
Идиот, идиот, какой же он идиот, Лев Иванович Муравьев! Ну и что проку теперь ему жаловаться? Ничего он не в силах будет сделать. Эти ребята, пожалуй, и не врали насчет своего нерушимого алиби. Крепко подготовились! Алена может с пеной у рта доказывать, что они покушались на ее убийство – у нее нет никаких доказательств. Ни-ка-ких! «Опель», наверное, и правда в угоне, иначе его не бросили бы где попало. Когда его найдут, можно не сомневаться, что в нем даже при самом тщательном осмотре обнаружатся только следы Алены, и больше ничьи. Как бы еще ей угон не пришили… Небось и не поверят, что она не умеет водить машину. Где находился тот страшный гараж, она и под пытками не вспомнит, потому что не следила за дорогой. Все ее рассказы будут восприняты как клевета и выдумка чистейшей воды. Конечно, Павел – а он, можно не сомневаться, голова этой затеи – не зря в органах работал, поднаторел. И все предусмотрел.
Алена тяжело всхлипнула, отерла глаза.
Можно представить, на что сейчас похоже ее лицо с растекшейся тушью. На лицо трубочиста! В трамвай сядет – люди испугаются.
Может, не стоит? Отсюда пешком до ее дома около часа. Ничего, не умрет. Дойдет как-нибудь.
Да, лучше пойти пешком, чтобы вернуться усталой до полусмерти, сразу упасть в постель и заснуть, заснуть, ни о чем не думая, не вспоминая – ни запах бензина, заполняющий ноздри и горло, ни шум ночного ветра, ни слезы о невозвратном и невозможном. Ни имени его – последнего в жизни…
Ты одна. Ты, как всегда, одна. Ничего, ты к этому привыкла. Ты любишь свое одиночество.
Иди сейчас, насладись им, излечись им. Другого лекарства все равно нет…
Алена тяжело поднялась и, бросив прощальный взгляд на дом Игоря, побрела по дороге прочь. Она как раз проходила мимо остановки, когда подлетел очередной трамвай.
Вошла в вагон и села на свободное место. Нашарила в кармане мелочь, взяла билет. И если кому-то из немногочисленных пассажиров или, к примеру, кондуктору чем-то не понравилось ее лицо, то это были их, пассажиров и кондуктора, личные трудности.
Ей показалось так странно дома! Немытая чашка из-под кофе в раковине, бумажка, упавшая с письменного стола, какие-то обрывки в мусорной корзинке, халат, небрежно брошенный на кровать… Алена машинально навела порядок, думая только об одном: эти остатки кофе заплесневели бы, вещи покрылись бы пылью, цветы окончательно засохли бы, пока она там, в гараже…
Полила цветы. Сердце все время трепыхалось в горле, полегче стало только после того, как постояла под горячим душем.
Легла, свернулась клубком, уткнулась подбородком в колени. Теперь нужно попытаться заснуть – во что бы то ни стало.
Сна ни в одном глазу.
Может, выпить чего-нибудь?
При одной только мысли об этом желудок свело судорогой отвращения и зазвенело в ушах. Да как громко, прерывисто!
Нет, не в ушах. Это звонок в дверь.
Что такое? Кто мог… в такое время?
Сигнализацию она отключила, как только пришла, Алена отчетливо помнила. Значит, сейчас к ней не может рваться дежурная группа отдела охраны, прибывшая по тревоге. В любом случае они сначала звонят по телефону, проверяют, дома ли хозяйка-растяпа, забывшая позвонить на пульт.
Может быть, Алексей приехал?
Зачем бы?
Снова звонок в дверь.
Подошла:
– Кто там?
Тишина.
– Кто там?!
Нет ответа.
Алена коснулась маленькой створки, которая прикрывала глазок, хотела отодвинуть ее, посмотреть, но тотчас отдернула руку. Кадр из какого-то фильма: человек смотрит в глазок, а из коридора ему стреляют прямо в глаз.
Да, после того, что пришлось испытать сегодня, от жизни можно всего ожидать!
– Кто там…
Вот таким же тихим, шелестящим, бумажным голосом она говорила в машине, в гараже.
И вдруг ее осенило: да ведь там снова Павел с Ашотом! Они еще не натешились! Не наигрались! Они не собирались ее убивать, хотели только помучить! И продолжают это делать, продолжают ее доставать!
Снова звонок – так и хлестанул по нервам!
Алена отпрянула, кинулась к сумке, достала мобильник. Муравьев, Муравьев… Вот он. Сейчас она ему расскажет все: и про гараж, и про «Опель», и про звонки в свою дверь! Пусть сам разбирается со своим мстительным «заместителем»!